– Арчи Хейс рассказывал о нем, или о них. Они – близнецы, и, кажется, один из них стрелял в Арчи у Каллодена.
Джейми кивнул. Его глаза были полузакрыты, словно он смотрел в прошлое, вспоминая дни, проведенные в Ардсмуре.
– Да, хладнокровно пристрелить человека – им раз плюнуть. Жестокая парочка. – Его губы искривились. – Единственное, за что я благодарен Стивену Боннету, – что он убил одного из этих гадов.
– А второй?
– Второго убил я.
В комнате вдруг стало очень тихо, словно мы вдвоем перенеслись куда-то далеко от Риджа. Джейми не сводил с меня синих глаз, ожидая ответа. Я глотнула и спросила, удивляясь тому, как спокойно звучит мой голос:
– Почему?
Он отвел взгляд и покачал головой:
– На то есть сотня причин. И ни одной.
Потом потер запястье, словно ощущая вес железных кандалов.
– Саксоночка, я могу рассказать тебе множество историй об их жестокости, и все они будут правдивыми. Мурчисоны охотились за слабыми, избивали и грабили их. Они из тех, кто совершает насилие ради насилия, просто так, потому что нравится. В тюрьме от таких, как они, не скрыться.
Узники Ардсмура должны были трудиться. Они нарезали торф, работали в каменоломнях, таскали камни. Каждую маленькую группу охранял английский солдат с ружьем и дубинкой. Ружье – чтобы предотвратить побег, а дубинка – чтобы поддерживать порядок и наказывать непослушных.
– Было лето. Ты же знаешь, саксоночка, что в Шотландии в это время белые ночи?
Я кивнула. В конце лета в Шотландии, далеко на севере, в канун летнего солнцестояния солнце практически не садится. Оно опускается за горизонт, но даже в полночь небо бледное и молочно-белое, а прозрачный воздух наполнен таинственной дымкой.
Начальник тюрьмы решил воспользоваться этим и заставлял узников работать до поздней ночи.
– Мы не возражали, – сказал Джейми, глядя куда-то вдаль, сквозь таинственную дымку памяти. – Все равно на улице было лучше, чем в камере.
И охранники, и узники к концу дня с ног падали от усталости. Заключенных собирали, строили в колонну, и они маршировали в тюрьму через вересковую пустошь, спотыкаясь и мотая головами, мечтая лишь о том, чтобы упасть и уснуть.
– Мы еще были в каменоломнях, когда узников начали собирать, чтобы отвести в тюрьму. Мы загружали в повозку инструменты и последние каменные блоки, когда я услышал за спиной какой-то звук. Оборачиваюсь, а там сержант Мурчисон – Билли. Я только недавно узнал, кто из них это был. Сержант сидел на корточках, опустив голову, – размытый силуэт на фоне перламутрового неба. Я все время думаю, решился бы я на такое, если бы посмотрел ему в глаза.
Сержант поднял дубинку, ткнул Джейми в ребра и указал на деревянный молот, лежащий на земле. А потом отвернулся.
– Я действовал, не задумываясь, – едва слышно произнес Джейми. – Пара шагов, и я оказался у него за спиной, набросил на горло цепь кандалов и придушил. Он не издал ни звука.
Повозка стояла в десяти футах от края каменоломни – там был обрыв глубиной сорок футов, а внизу плескалась вода, почти черная под пустым белым небом.
– Я привязал его к камню и швырнул вниз, а потом вернулся к повозке. Двое из моей группы были там – стояли в полумраке, словно статуи, и ждали. Никто не произнес ни слова. Я взялся за поводья, они сели в повозку, и мы направились в сторону тюрьмы. Затем присоединились к колонне и все вместе молча вернулись в камеру. Сержанта Мурчисона не хватились до следующего вечера, – все подумали, что у него выходной и он отправился в село. Скорее всего, его так и не нашли.
– А те двое? – тихо спросила я.
– Том Кристи и Дункан Иннес.
Джейми глубоко вздохнул и повел плечами, словно просторная ночная сорочка вдруг сделалась ему мала. Потом поднял руку и покрутил ее, рассматривая запястье.
– Странно…
– Что странно?
– Шрамы пропали.
– Шрамы от кандалов?
Он кивнул головой, недоуменно глядя на руки. Кожа была светлой и загоревшей, оттенка бледного золота, без каких либо отметин.
– Я их столько лет носил… И не заметил, как они исчезли.
Я накрыла его ладонь своей и тихонько потерла большим пальцем то место, где лучевая артерия пересекалась с костью.
– Когда я нашла тебя в Эдинбурге, их уже не было. Они пропали давным-давно.
Джейми вновь взглянул на руки и недоверчиво покачал головой.
– Да, – вполголоса ответил он. – Так же, как и Том Кристи.
Часть девятая
Опасное дело
Глава 96
Золото
В доме было тихо. Мистер Уэмисс, Лиззи и миссис Баг ушли на мукомольную мельницу, да и из Риджа вряд ли кто в столь поздний час заглянул бы в гости. Дел хватало: проверить, накормлены ли животные, наносить дров и воды, разжечь огонь, чтобы приготовить ужин.
Мой собственный зверь уже поел и устроился спать: подобрав под себя лапы и с довольным видом прикрыв глаза, Адсо сонным клубочком свернулся на карнизе, куда падали лучи закатного солнца. Мой ужин, который Фергус изящно называл lapin aux chanterelles (у нас, простых людей, это тушеный кролик), весело шипел в котле с самого утра – присматривать за ним не требовалось.
Я достала из шкафчика чернила, перо и большой журнал для записей и устроилась на солнце рядом с Адсо. Затем подробно описала в журнале опухоль на ухе Джорди Чишолма – за ней надо понаблюдать – и добавила новые измерения левой руки Тома Кристи.
Кристи действительно страдал от артрита обеих рук, но, внимательно понаблюдав за ним во время обеда, я пришла к выводу, что его левая рука стала такой не из-за артрита, а из-за синдрома Дюпюитрена – причиной скручивания безымянного пальца и мизинца был ладонный апоневроз.
Руки Кристи так сильно огрубели от многолетнего труда, что я не нащупала характерный узелок у основания безымянного пальца. Как только я впервые взглянула на его палец – когда зашивала Тому порез на ладони, – то сразу поняла, что с ним что-то не так, и с тех пор при встрече с ним всегда проверяла этот палец – если удавалось уговорить Кристи.
Несмотря на опасения Джейми, до сих пор Кристи были идеальными арендаторами – вели себя тихо и в основном сторонились других, если не считать работы Томаса Кристи в школе: он был строгим, но хорошим учителем.
Я вдруг почувствовала, что сзади меня кто-то движется. Луч солнца сместился, а вместе с ним и Адсо.
– Кот, даже не думай, – сказала я.
У моего левого уха послышалось предвкушающее мурчание, и огромная лапа осторожно коснулась моей макушки.
– Ну, ладно, – сдалась я, иначе пришлось бы пересесть и делать записи в другом месте. – Будь по-твоему.
