Нечего. Потом все пошло прахом.
Нет, это для нас все пошло прахом, Фредди, а они были нашей историей. Это нам достались прах и кровь! А они потягивали пиво и смеялись.
Я рада, что ты вернулся, сказала она после паузы.
Я тоже этому рад.
И, в порыве чувств уподобившись прежней Мисси, она потянулась к окну и написала пальцем на запотевшем стекле: «Фредди дома 1/11/47».
Теперь этот факт задокументирован, сказала она, поворачиваясь, и в этот самый миг поверх его плеча увидела на входе в паб знакомое лицо из прошлого. Джини? Первым инстинктивным побуждением было броситься к своей подруге – но ведь они больше не были подругами, не так ли? Джини быстро проследовала через зал к туалету. Это что, такой оригинальный намек: исчезни отсюда или вляпаешься в дерьмо?
С тобой все хорошо? – спросил Фредди.
Более чем хорошо, быстро ответила она.
Ты выглядишь так, будто увидела привидение.
Их вокруг полным-полно, Фредди, сказала она и стала быстро собирать вещи, мысленно проклиная себя за неудачный выбор паба.
К моменту их ухода бусинки конденсата, скатываясь по оконному стеклу, сделали надпись неразборчивой.
9
Они достигли дома Мисси до начала ливня, когда над улицами уже пронеслись первые раскаты грома. Мисси взяла его за руку и тихонько повела по узкой лестнице на второй этаж, пояснив, что, если их застанет мисс Каджеон, выйдет скандал, как на прошлой неделе.
А что случилось на прошлой неделе? – шепотом поинтересовался он, но Мисси не среагировала на этот вопрос.
Я скажу ей, что ты мой брат.
Фредди покоробило от этого слова.
Открыв дверь, Мисси жестом пригласила его войти и снять ботинки. Роль коврика в прихожей играл старый выпуск «Радио Таймс»
[14]. Его плащ она повесила на крючок с внутренней стороны двери.
Располагайся, как тебе удобно, прошептала Мисси.
В комнате имелись кровать и кресло. Фредди выбрал кресло, а она подошла к нише возле окна и зажгла газовую горелку. Тепло на удивление быстро растеклось по комнате. Сполоснув руки над раковиной, она наполнила чайник. Потом сняла серьги и протанцевала с чайником вокруг Фредди. Ей было явно не в новинку принимать у себя мужчину. Бедрами она крутила, как заправская стриптизерша. И он испытал приступ ревности – даже по прошествии стольких лет.
Сдвинься немного вперед, сказала она и протиснулась мимо кресла к платяному шкафу.
Мисси велела ему отвернуться, пока она переодевается. Фредди воспользовался этим, чтобы осмотреться и получить представление о том, как она живет. Фото Кларка Гейбла в рамке занимало почетное место напротив железной кровати, – похоже, ей нравилось просыпаться под взглядом голливудского секс-символа. Птица в подвешенной над окном клетке хранила безмолвие – ни намека на песню или щебет. Была здесь и небольшая книжная полка, только вместо книг на ней размещались туфли, радиоприемник «Филипс» и свежий номер «Мелоди Мейкер»
[15]. На прикроватной тумбочке, рядом с пепельницей и настольной лампой, стоял объемистый флакон духов. На полу под столом он заметил грелку, пару теплых носков и открытую банку консервированных груш. Бытовые мелочи спрятаны подальше от посторонних глаз. По всем признакам это была жизнь, никогда не знавшая супруга. Жизнь, никогда не знавшая детей.
Поговори со мной, Фредди. Как-то странно спустя все эти годы видеть тебя сидящим в моем кресле.
Мне это не кажется странным.
А мне кажется.
Как зовут птицу? – спросил он, осторожно просовывая палец между прутьев клетки.
Бадди, сказала Мисси.
Привет, Бадди, сказал Фредди и прищелкнул языком.
Он больше не поет, сказала Мисси.
Почему так?
Не знаю. Однажды взял и перестал петь. И не объяснил почему.
Фредди посмотрел на птицу, которая, нахохлившись, сидела рядом со своим искусственным подобием. Клетка была роскошная, больше подходившая для какого-нибудь расфуфыренного какаду, чем для обычной коноплянки. Малиновые и бурые перышки казались жалкими и тусклыми на фоне ярко-желтой пластмассовой канарейки, составлявшей ей компанию.
Вторая птаха тоже ни гугу. Чего ты хочешь от Бадди? – заметил он.
Мисси появилась из-за дверцы шкафа в простом домашнем платье зеленого цвета. Одновременно засвистел чайник.
А ты все такой же дурачок, сказала она, мимоходом взъерошив его волосы.
Он наклонился, не вставая с кресла, подтянул поближе свой чемоданчик, порылся внутри и вынул бутылку коньяка.
Вот, я припас выпивку.
На какой случай?
На случай хорошего дня.
Так сделаем день еще лучше.
Она убрала чайник с плиты и вручила Фредди штопор с костяной ручкой.
Ты выглядишь счастливым, сказала она, снимая пару чашек с крючков над раковиной и водружая их на журнальный столик между кроватью и креслом. Он откупорил бутылку и налил коньяк.
За нас, сказала она.
И эти два слова прозвучали для него прекрасной музыкой.
Мисси задернула шторы, отгородившись от внешнего мира. В резком свете лампочки – и по контрасту с ее облегающим фигуру платьем – мятые ветхие шторы смотрелись особенно жалко. Все здесь, включая хозяйку, подернулось пылью минувших, лучших дней. Она посмотрела на Фредди, задремавшего на ее кровати.
Перед тем она спросила его, что приготовить на ужин.
Удиви меня, сказал он.
Она открыла шкафчик рядом с плитой, извлекла оттуда куриное яйцо и продемонстрировала его Фредди.
Помнишь, как еще недавно они ценились на вес золота?
И оба рассмеялись, потому что им так много нужно было сказать друг другу – и почему бы не начать с яйца? Все эти тягостные военные дни, все эти ночи, проходившие в беспрестанных метаниях: что-то сделать здесь, что-то там и еще успеть в кучу других мест. Тут она испытала болезненный укол стыда. Это из-за того, что снова увидела Джини. В попытке приглушить боль она положила руку на живот. Чувство никогда по-настоящему не отпускало, верно? Потому что оно таилось во тьме, недоступное лучам света. А вот он, спящий на постели, как дитя, – он был светом. Мисси отвлеклась от приготовления ужина, села и налила себе изрядную порцию коньяка.
