Однако Дрейк после этих поездок видел ее другой: все более дряхлой и согбенной, как будто груз прошлого все сильнее придавливал ее к земле. И тогда его посещали тягостные мысли о неизбежном.
Однажды он застал ее сидящей на причальном камне в абсолютной неподвижности – как статуя, высеченная из освященного гранита, – и от этого зрелища у него едва не остановилось сердце. В другой раз она крепко заснула во время плавания, навалившись телом на руль; мотор продолжал работать, и ботик ходил по кругу, наматывая милю за милей, но никуда не продвигаясь.
Дрейк старался по возможности облегчить ей жизнь. Вырезал ступеньки на крутом спуске к реке и укрепил их толстыми досками. Протянул леер вокруг причального камня – для подстраховки на тот случай, если у нее подогнутся колени. Он научился добывать пищу на берегу при отливах, научился готовить простые блюда – рагу из моллюсков или овощной суп. Раз в неделю он посещал мясника и бакалейщика в соседнем селении, закупая мясо, масло и другие продукты. Он отскребал песком сковородки, стирал постельное белье и развешивал его между деревьями для просушки. Однако Дивния не меняла свои привычки и каждую ночь, невзирая на погоду и состояние реки, отправлялась к церкви на островке, чтобы зажечь там свечу в память неведомо о ком.
Вот почему Дрейк однажды теплым апрельским днем приступил к строительству моста между берегом и островком, благо имел опыт такой работы на одной ферме во Франции. Конструкция была самой простой: две горизонтальные секции из брусьев с набитыми между ними досками, соединенные под небольшим углом. Сборка моста производилась на берегу, а чтобы надежно его зафиксировать, он решил сделать углубления в откосах по обе стороны протоки. Не бог весть что, но Дрейк был уверен в прочности этого сооружения.
Через несколько дней шлюпочный мастер доставил заказанные Дрейком брусья и дубовые доски. Секции должны были соединяться внахлест при общей длине мостика в двадцать футов. Отверстия в местах стыков были уже просверлены, толстые болты, гайки и шайбы прилагались. Так что оставалось только собрать всю конструкцию и сделать выемки на берегах.
Он начал копать на островной стороне, восточнее кладбища. Работа продвигалась туго, поскольку физические кондиции Дрейка оставляли желать лучшего, а почва была пронизана корнями деревьев толщиной с его запястье. Провозившись пару часов, он сел передохнуть под стеной церкви и закурил сигарету. Провел пальцем по затупившемуся лезвию лопаты и подумал, что надо бы поискать точильный брусок – наверняка он валяется где-нибудь в темном углу.
Солнце прогрело воздух, ветра не было, и над рекой повисла тишина; даже вороны перестали каркать в своих гнездах на вершинах сосен. Дрейк воспрянул духом, увидев знакомый желтый дождевик: старуха пересекала высохшую протоку с двумя чашками чая в руках.
Помощь прибыла! – прокричала она.
Он встретил ее на берегу и сначала осторожно принял чашки, а затем протянул ей руку и помог взобраться на откос.
Я помру раньше, чем ты это достроишь, сказала она, опускаясь в старый шезлонг. Верни мой чай, пожалуйста.
Дрейк подал ей одну из чашек.
Вкусный чай, сказала она, сделав глоток. Кто его заварил?
Ты, сказал Дрейк.
Вкусный чай, повторила она и закрыла глаза.
Он смотрел на дремлющую старуху. Тишина сгустилась и текла тонкой струйкой, как сироп из кувшина. Дрейк расчувствовался; в горле першило так, словно он надышался цветочной пыльцы. Озираясь вокруг, он проникся великолепием природы и ощущением тяжелой, но благодарной работы, а также бесчисленных жизней, прошедших в подобных трудах, и бесчисленных рук, до него оставлявших грязь и кровь на черенках лопат и на чашках чая в минуты отдыха. Его взгляд задержался на пчеле, прицепившейся к розовому соцветию наперстянки – она уже не собирала мед и не отдыхала; она умерла во время работы. Связь со всем этим миром – вот что он ощущал сейчас. Необычное для него чувство сопричастности. Солнце золотило нити паутины, соединяя всех – и мертвых, и живых – с этой землей.
39
Вызванный Мирой трубочист прибыл в пекарню на следующее утро, чтобы удалить заткнувшее дымоход ласточкино гнездо. А когда труба была очищена от сажи и паутины, выяснилось, что ни один кирпич не шатался, ни кусочка скрепляющего раствора не выпало из кладки: печь находилась в рабочем состоянии и была готова хоть сейчас вознести столб дыма в голубое корнуоллское небо.
Мира тщательно вымыла расстоечный шкаф, большой стол и окна, подмела и выскоблила полы. Затем она осмотрела две спальни на втором этаже и в углу каждой их них обнаружила паутину с разместившимся там по-хозяйски здоровенным черным пауком. То были на редкость неприятные комнаты, в которых все время слышались какие-то шорохи, словно отголоски давнего злословия. Ей не удалось открыть окна, и дело было даже не в проржавевших задвижках – просто окна отказывались поддаваться ее усилиям, вероятно унаследовав упрямство прежней владелицы. Она долго раздумывала, в какой из двух комнат устроить свою спальню, и в конечном счете выбрала ту, что выходила окнами на Главный тракт и на луг, спускавшийся к лесу и реке за ним. Но даже капитальная уборка не сделала это помещение менее угрюмым. Мира уже и не знала, как подступиться к этой комнате, ибо та явно отказывалась ее признавать. Посему она решила до поры до времени ночевать в кресле на первом этаже.
Вскоре после полудня приехал грузовик с ее вещами. Кровать и комод заняли свои места в фасадной спальне. Туда же отправились два чемодана с постельным бельем и одеждой. Ковер и журнальный столик вполне ожидаемо попали в маленькую гостиную на первом этаже. Но основная масса вновь прибывших вещей предназначалась для кухни. Тут были коробки с противнями, кастрюлями и сковородами, корзины со столовыми приборами, гроссбухи и записные книжки с рецептами, мешки с мукой, две ванны, умывальник, свечи, керосиновые лампы и древесный уголь. А напоследок ко всему этому добавилась вывеска от ее прежней пекарни: «Джентли и Мира». Увы, поврежденная при перевозке.
Всю ночь она трудилась не покладая рук. Первым делом протопила печь, пока оранжевое пламя не побелело. Потом замесила сероватое тесто, разделила тестовую массу на дюжину круглых хлебов, дала им расстояться и, смазав маслом, поместила их в печной жар. Далее оставалось следить за таинством выпечки: все шло как надо, хлеб равномерно поднимался, покрываясь золотистой корочкой. К восходу солнца пекарня благоухала свежеиспеченным хлебом с добавлением запахов дрожжей, закваски и утренней росы с луга.
Мира вынесла на крыльцо кресло-качалку и уселась в него под лучами утреннего солнца. Она собиралась понаблюдать за течением местной жизни, но текло только время, тогда как признаков оживления на улице не наблюдалось. Тогда она поднялась из кресла и дошла до водоразборной колонки через дорогу, чтобы набрать воды для замачивания противней. Попила из пригоршни – вода была холодной и вкусной, отлично подходившей для выпечки.
