Глаза Дивнии распахнулись. Она попросила Дрейка разжечь ее трубку и принести стакан для темно-рубиновой жидкости, которая, казалось, никогда не иссякала в ее бутылочке. Когда все это было сделано, она вытерла пальцами глаза и приступила к рассказу:
Я вижу себя молодой, в двадцать четыре года или около того. Я только что добралась до Лендс-Энда, повторяя старый маршрут моего отца. Мой фургон стоит в закрытой от ветра ложбине, склоны которой густо поросли дроком. Я сижу и мечтаю, как многие молодые женщины, – ясное дело, о любви. Вторая половина июня, день летнего солнцестояния, воздух липкий и сладкий от цветочных запахов. Я выливаю яичный белок в стакан с водой и даю ему время оформиться под жарким летним солнцем. Вязкий белок извивается нитями и плавно кружится, как в танце; а когда он замрет, я увижу свою судьбу – человека, с которым я найду счастье в этом мире. И я жду. Проходят час за часом, и наконец передо мной появляется лицо. Никогда, до своего последнего вздоха, я не забуду этот образ…
Дивнии это лицо показалось прекрасным. Не на шутку разволновавшись, она – чтобы хоть чем-то себя отвлечь – принялась собирать сухие стебли дрока для растопки и в итоге набрала огромную кучу. Она была вся в нетерпении, она ждала. Сходила за водой к ближайшему ручью и снова стала ждать. В три часа дня ложбину начал заполнять туман, солнце потускнело. Вот тогда и появился Джимми. Она еще издали почувствовала его приближение; от него пахло землей, глубинами земли.
Он легонько постучался в дверь фургона и приветствовал ее сладчайшей из всех улыбок, а потом протянул ей теплую монету, которую сжимал в руке на протяжении последнего часа. Лицо его очень походило на то, что она увидела в магическом сосуде.
Оказалось, что он пришел к ней за приворотным зельем – задумал окрутить одну девчонку, работавшую в конторе шахты Левант.
Тебе не нужно никакое зелье, сказала она. Что тебе действительно нужно, так это найти правильную девчонку.
И она со смехом вернула ему монету, посоветовав идти домой и хорошенько подумать над ее словами.
Он снова явился на следующий день, после смены в забое, и она угостила его стаканом рома, который добавил сладости его речам и румянца его щекам.
Тебе все еще нужно приворотное зелье? – спросила она.
Не уверен, сказал он и пообещал прийти завтра.
Он приходил и пил ее ром еще три дня подряд, сразу после работы. И с каждым днем речи его становились все смелее и откровеннее.
Что такое ты добавляешь в мой ром? – как-то раз спросил он с подозрением.
Надежду, сказала она.
И тогда он поцеловал ей руку.
Она наблюдала за ним, когда он шел через поля. У него была уверенная, даже самодовольная походка. И вообще он держался с редкостным апломбом – Дивния никогда не встречала ему подобных. Возможно, ей следовало держаться от него подальше, но такова уж природа женщин: всем им хочется заполучить Короля.
(Мира засмеялась и посмотрела на Дрейка. Дивния шикнула на нее и продолжила свой рассказ.)
Когда Джимми позвал ее на прогулку в ближайшее воскресенье, Дивния не колебалась ни секунды. Ее глаза ответили согласием прежде, чем она успела открыть рот.
Солнце стояло в зените, день был жарким, птицы заливались без устали. Через густые заросли папоротника они выбрались на каменистую тропу. И здесь Джимми впервые сообщил ей, что является в этих местах своего рода знаменитостью. Люди дали ему прозвище Джимми-Огнеборец после того, как он потушил огонь в помещении бара.
Никогда не слышала ни о тебе, ни об этом случае, сказала Дивния. Только, пожалуйста, не вздумай тушить мой огонь.
Да уж, в ту пору она за словом в карман не лезла.
И он поведал ей историю о том, как во время гуляния юбка одной женщина загорелась от масляной лампы, а он вмиг сорвал с нее эту горящую юбку и начал топтать ногами, пока не сбил пламя. Позднее это его топанье и прыжки были названы «пляской Джимми», и когда их компания напивалась по воскресеньям, все начинали скандировать: Джимми, Джимми, попляши! И Джимми плясал, пока гвозди на подошвах его ботинок не раскалялись докрасна.
Дивния не привыкла к женской одежде, предпочитая ходить в отцовских брюках, но в тот день она как раз надела юбку. Правда, при ходьбе по крутым тропам ее ботинки то и дело цепляли подол, который вскоре уже висел лохмотьями. Она понимала, что выглядит неловкой и неряшливой, однако Джимми ничего не сказал на сей счет; он лишь крепко держал ее за руку во время опасного спуска, и ладонь его была липкой от пота, что было неудивительно при такой жаре и влажности воздуха.
Вот мы и на месте! – воскликнул он, подведя ее к широкому зеву пещеры у подножия скалы. Они вошли внутрь; и сразу же начался обратный отсчет, сопровождавший каждый их шаг на неровном полу с лужами от последнего прилива. С потолка им на головы падали капли, прохладный воздух гладил их лица; и в этом влажном безмолвии ни на секунду не прерывался обратный отсчет, неслышный, но явственно ощутимый, – обратный отсчет до их первого поцелуя. Это было неизбежно и желанно для обоих. И все же он застал ее врасплох. Она как раз поправляла упавший на лицо локон, когда Джимми сказал: Не трогай волосы.
Она убрала руку, и в следующий миг их губы соединились. Затем она почувствовала, как подкашиваются ноги, и вот уже под ней оказался мягкий сырой песок, а над ней – жаркая упругая тяжесть.
С той поры он приходил к ней каждый вечер, и они вдвоем вовсю раскачивали старенький фургон, и местные стали звать ее «подругой Джимми», и она носила это звание, как обручальное кольцо на пальце. Она была счастлива и постоянно что-нибудь напевала, а он просто сиял от счастья – и это сияние отгоняло от него мрачные тени. Дело в том, что если для Дивнии он был просто любимым мужчиной, легендарным Джимми-Огнеборцем, то он воспринимал ее как свой счастливый и необходимый талисман. Для Джимми это имело первостепенную важность, потому что он твердо верил в знамения и приметы – как хорошие, так и плохие, – полагая их неотъемлемой частью своей жизни. Он утверждал, что дурные предчувствия являются ему в образе зыбучих песков и внезапных затемнений, как от наплывающей на солнце тучи.
Был один из последних жарких дней того лета, когда под вечер Дивния услышала стук в дверь. Она бросилась открывать ее, даже не удосужившись застегнуть блузку, и, открыв, замерла на пороге. Ибо темный силуэт, резко очерченный заходящим позади него солнцем, был знакомым и незнакомым одновременно. Он во всем походил на Джимми, да только это был не Джимми, а кто-то помоложе, с более мягкими и более правильными чертами лица, на котором блуждала широченная улыбка. Она оторопело попятилась и едва расслышала его слова: Я Джек, брат Джимми. Рад познакомиться. Впрочем, его слова ничего не значили по сравнению с тем, что подсказало ей сердце, вдруг пропустив очередной удар, всего на секунду, и в эту секундную паузу проскользнуло Сомнение, уставившись на Дивнию и выжидающе поигрывая пальцами. Она попыталась выгнать его прочь, но оно лишь расхохоталось, ибо никому не дано по своей прихоти изгонять Сомнение. Оно может слегка отступить, потому что это в привычках Сомнения, но все равно останется рядом и будет ждать. Как вирус в организме ждет удобного случая и, дождавшись, набрасывается на свою жертву.
