Я нашел ее на пляже и подумал: вдруг она тебе понравится? – сказал Джек и протянул ей высушенную солнцем оранжевую морскую звезду.
Дивнии звезда очень понравилась, и она была рада подарку, но все же вернула его Джеку со словами: Подаришь в другой раз, когда будет для этого повод.
После этого она занялась приготовлением травяного отвара и отвечала односложно – хотя украдкой то и дело бросала взгляд на лицо гостя.
Джек говорил и говорил, он поверял ей свои заветные мысли, которыми до того дня не делился ни с кем, тогда как она хранила молчание. Он сообщил ей о своем намерении сбежать отсюда и путешествовать по всему миру. Он говорил, что хочет поцеловать горизонт и найти любовь под солнцем далеких стран. Он даже спел песню собственного сочинения, и чарующие звуки его голоса наполнили ее страстным томлением и ревностью, а это весьма крепкий коктейль. Но она лишь молча отвернулась и стала помешивать в кастрюльке свое варево. Спустя много лет Джек напомнит ей этот день и расскажет, как больно он был уязвлен таким демонстративным безразличием.
Осень пришла вместе с холодными ветрами, сметавшими с деревьев листву. Они с Джимми сняли коттедж на краю вересковой пустоши и худо-бедно там обустроились. Живот ее так и остался плоским, и Джимми больше не заговаривал о свадьбе. Он мог считаться Королем, но она-то никогда не была Королевой; и он все чаще пропадал допоздна, а когда возвращался домой, от его несло выпивкой и другими женщинами. С этими запахами и словами раскаяния на устах он будил Дивнию, овладевал ею в дополнение к тем, другим, и умолял никогда его не покидать.
Почти каждую ночь она слышала чьи-то шаги перед домом, выходила с фонарем на крыльцо и порой заставала там Джека, который, покрывая брата, выдумывал какое-нибудь малоубедительное объяснение его задержке. Но в большинстве случаев она не заставала перед домом никого, ибо услышанные ею шаги перед дверью были всего лишь поступью Сомнения.
И вот однажды – какая неосторожность! – она впустила Сомнение в свой дом. Они вместе присели на постель, и она спросила Сомнение, что ему здесь нужно.
Ты сама знаешь, сказало Сомнение.
Но Джимми был послан мне судьбой, сказала она.
В ответ Сомнение издевательски взвыло, подражая голодным волкам.
Тогда зачем было меня впускать? – спросило оно. Знаешь, при других обстоятельствах мы с тобой могли бы неплохо поладить.
И оно, раскурив большую толстую трубку, откинулось на подушки и почесало свое брюхо с этакой ухмылочкой обольстителя.
Вон отсюда! – сказала Дивния. И чтобы духу твоего тут не было!
Она не хотела, чтобы дух Сомнения витал в этих стенах, – и тем более не хотела, чтобы его учуял Джимми, вернувшись домой поздно ночью.
Зима опустилась на пустошь, и дневной свет с трудом отвоевывал несколько тусклых часов в промежутке между ночами. В коттедже всегда стоял холод.
Дивния была неприхотливой и выносливой, но всему есть предел. Она заболела и постепенно превратилась в ходячий мешок с костями. Ее мама больше не приплывала к ней по ночам, потому что ландшафтом ее сновидений стало высохшее, мертвое речное русло. Она не могла расслышать звуки воды, даже когда заходила по колено в море. И она перестала купаться – разве что в глазах Джека, где отражались образы той Дивнии, какой она была прежде, и той, какой она могла бы стать. Временами это было так мучительно, что она просто не решалась посмотреть ему в глаза.
Она слишком обессилела, чтобы думать о какой-то другой жизни; ее былая отвага испарилась, и ее огонь угас. Ох, Джимми-Огнеборец, твое прозвище оказалось пророческим!
Но вот как-то среди дня, когда Джимми не было дома, в дверях появился Джек. Он прошел в комнату и сел за стол – бледный, сосредоточенный и напряженный, чем-то похожий на цаплю, когда та застывает, подстерегая добычу. И еле слышным голосом он произнес три заветных слова, которые изменили все. Как будто зима в один миг обернулась весной.
Это был я, сказал он.
И добавил еще три слова, дотронувшись до ее руки.
В твоем стакане, сказал он.
Я знаю, сказала Дивния.
Она взяла его лицо в ладони и крепко-крепко поцеловала. И Сомнение с тех пор больше не появлялось. Никогда.
49
Теперь Джек чаще приходил в их дом. Он снова начал улыбаться, поскольку горизонт его мечтаний вдруг оказался в пределах досягаемости. И он снова начал петь, особенно в присутствии Дивнии, которая теперь также выглядела оживленной и приободрившейся. Меж тем среди местных пошли пересуды об их подозрительно близкой дружбе, и вскоре уже сплетни вихрем закружили над округой. Птицы в гнездах задирали головы и топорщили перья, принимая этот вихрь за обычный ветер, но не видя тому естественных причин, пока их мимолетом не зацепило что-то вроде крепкой оплеухи. Что это было? – озадаченно спросил один дрозд у другого. Сам не пойму, ответил второй. И как мы могли это прозевать?
И как я мог это прозевать? – думал Джимми.
Он курил трубку и наблюдал за тем, как его родной брат поет сладкие песни его девушке. Внезапно он ощутил зыбучий песок под ногами и неумолимо наползающую тьму. Он вцепился руками в столешницу, а мрачная тень подбиралась все ближе, шепотом произнося его имя.
Выходи за меня! – в панике крикнул он Дивнии.
Тень приостановила свое продвижение.
Дивния посмотрела на Джимми.
Что это значит? – спросила она.
Что это значит? – прошептала тень.
Выходи за меня!
Тень застыла в неуверенности.
Дивния не смогла вымолвить ни слова.
Весь дом затаил дыхание, лишь громко тикали часы да трещали дрова в камине.
Выйти за тебя? – наконец переспросила Дивния.
Голос ее был сух, как обожженная глина.
Ты ведь этого хочешь, верно? Или у тебя есть идеи получше? – сказал он, в упор глядя на Джека.
Конечно, она выйдет за тебя, сказал Джек.
Он встал, подошел к брату, крепко его обнял и похлопал по спине, шепча поздравления и не решаясь взглянуть в сторону любимой, потому что их мечтам о совместной жизни пришел конец.
И той ночью, разгорячившись ромом, они втроем строили планы на будущее. Америка! Южная Африка! Австралия! Весь мир был в их распоряжении. Они могли отправиться куда угодно. Спрос и цены на олово упали, но корнуоллские горянки были востребованы повсюду, и все шахтовладельцы были готовы платить им хорошие деньги. Это был шанс выбраться в большой мир, и Дивния топила свою печаль, как топят слабого последыша из помета. Они поднимали тосты «За новую жизнь!», «За нашу новую жизнь в Австралии!», и Джимми даже прослезился на радостях, потому что пугавшая его тень исчезла, отправилась на поиски других бедолаг и неудачников. Видит бог, он был счастлив. Тьма отступила, оставила его в покое…
