– Те скорбящие, – спросила София. – Они… это лакримы? Люди без лиц?
– Да. Мы привыкли называть их скорбящими, но слово «лакримы» тоже к ним применяют.
София задохнулась. Сердце понеслось вскачь, она с силой вцепилась в жесткую шерстку Ноша. Девочка задумалась о долгом поиске, начавшемся в Бостоне. О путешествии в Папские государства, о проникновении в Темную эпоху и потом в Авзентинию, о возвращении с авзентинийской картой в руках… И все ради того, чтобы отыскать единственных на всем свете людей: Минну и Бронсона Тимс, ее родителей, пропавших давным-давно… и превращенных в лакрим. В скорбящих.
– Что такое? – негромко спросил Горькослад.
– Златопрут однажды обмолвилась, будто тучегонители способны исцелять лакрим… Она вроде даже видела, как происходит восстановление. Это действительно так?
– Да. Если, конечно, они еще сохраняют плоть и кровь, не став окончательно призраками. Ты, может быть, слышала, что странствия лишают их вещественности? Скорбящие как бы растворяются в потоке воспоминаний, что обрушивается на них в миг разделения эпох. Так вот, пока они сохраняют телесность, тучегонитель может вмешаться в эти воспоминания, растянуть время и просмотреть их все по очереди, пока не найдет собственные воспоминания скорбящих. Когда он извлекает их из общего половодья, скорбящий обретает индивидуальность. Это как смотреть на поле цветущей горчицы: все вместе – сплошной желтый разлив, а сорви один цветок – и он превращается в отдельное существо со стеблем и лепестками… Так что – да. То, о чем ты говоришь, вполне возможно.
– А мы в эту рощу заглянем? – трепетно спросила София.
– Нам как раз по пути: она недалеко от Оукринга. Боюсь только, там все как всегда и приблизиться мы не сможем. – Рука Горькослада успокаивающе легла ей на плечо. – Тебя потрясло что-то… Не расскажешь?
– На самом деле это главнейшая причина, почему я вообще здесь, – еле слышным голосом ответила София. – Ты вот ищешь сестру, а я – родителей. Я еще маленькая была, когда их в лакрим превратили. И у меня есть основания полагать, что они направились как раз к Жуткому морю. Думается, то место… роща в долине… Может статься, именно там я наконец их и найду.
Пепел посыпался после полудня. Небо окончательно затянуло, чуть позже надвинулись знакомые желтые облака. София встревоженно наблюдала, как они делались все плотнее и ниже, пока не повисли над самыми макушками деревьев.
– Видишь? – неизвестно зачем указал на них Горькослад. – Мусорные облака!
София не ответила. Скоро полетели первые хлопья, легкие, сероватые. Они разваливались на ладони, вправду напоминая тающий снег.
– Теплые… – сказала она.
– Именно, – отозвался Горькослад. – А запах заметила?
София понюхала свою ладонь:
– Пахнет как зола от костра.
– Должно быть, облака несут сюда пепел от далеких пожаров. Но зачем – даже отдаленно не представляю…
Нош продолжал неутомимо шагать. Пепел припудрил его рога, а скоро и тропинку и деревья по сторонам усыпала сероватая пыль. Лось издал хриплый звук, в котором София не сразу распознала кашель, и затряс рогатой головой.
– Впереди вода, – утешил его Горькослад.
Казалось, с каждым шагом засыпаемый пеплом лес становился все безмолвней и неподвижней. Даже в ручье, к которому Нош склонился промочить горло, по поверхности воды тянулись серые струйки. Нош негромко, встревоженно поревел. Вещий невесело рассмеялся в ответ.
– Что он говорит? – спросила София, когда двинулись дальше.
– Говорит, соскучился по зиме – и древний милостиво ниспослал летнего снега! – Горькослад покачал головой. – Боюсь, не могу с ним согласиться…
24
Сто ящиков
10 августа 1892 года, 8 часов 41 минута
Ко времени Великого Разделения уже начали появляться отдельные промышленные районы – в Лоуэлле, в самом Бостоне, в штате Род-Айленд. Со дня Разделения они разрослись. Так, в окрестностях Бостона выделились территории, где занимаются исключительно производством красок, текстиля, резиновых изделий, сапог и тому подобного. Поскольку гавань позволяла с легкостью избавляться от отходов, фабрики стали расти непосредственно на причалах, настолько активно занимая все площади, что скоро для другой деловой активности места совсем не осталось.
Шадрак Элли. История Нового Запада
Склады располагались у воды один подле другого. Дверь одного была приоткрыта, и это вселило в Шадрака некоторую надежду. Если где-то открыта дверь, значит не очень тщательно прячутся, то бишь и опасности меньше. Стены у складов были кирпичные, в четыре этажа высотой, окна заросли пылью. Ни вывески, ни даже таблички, обозначающей назначение и принадлежность. Когда наружу вышел мужчина в клетчатой жилетке и стал набивать трубку, Шадрак понял – пришло время действовать.
Не скрываясь, он подошел к человеку и приветственно поднял руку. К его удивлению, мужчина Шадрака узнал.
– Министр Элли, – сказал он дружелюбно. Под широкополой шляпой виднелись пышные усы и землистые щеки.
Шадрак честно порылся в памяти, но лица не вспомнил.
– Утро доброе! Как поживаете? – спросил он нейтрально.
– Спасибо, мистер Элли, все в полном порядке. Всегда рад видеть министра сношений с сопредельными эпохами… – И поправился: – Ох, простите! Военного картолога! Вы, сэр, меня, конечно, не знаете, зато я вас знаю. Позвольте представиться: Бен Фергюсон, к вашим услугам. Мы все здесь так гордимся, что у вас служим!
Ничего не понимая, Шадрак пожал протянутую руку.
При приближении Шадрака Бен спрятал так и не раскуренную трубку в карман. Широко улыбаясь, он пригласил министра внутрь склада. Зубы у него были ужасно прокуренные.
– Хотите посмотреть, мистер Элли, как работа идет?
– Пожалуйста, Бен, зовите меня просто Шадраком. Что касается работы, я как раз для этого прибыл, – совершенно сбитый с толку неожиданным приемом, ответил министр.
– Замечательно! – с искренним воодушевлением сказал Бен. – Входите же! Все наши будут в восторге!
По-прежнему недоумевая, Шадрак проследовал за Беном в обширную комнату, простиравшуюся во всю длину здания. Здесь от стены до стены аккуратными рядами громоздились один на другой деревянные ящики.
– Наш склад, – сказал Бен, широким жестом обводя помещение. – Все упаковано, хоть сейчас отправляй. А вот тут, сэр, на гвоздике у двери, – инвентарная ведомость: каждый ящик учтен. Все сто штук только вывоза ждут! Позвольте вас порадовать: ничегошеньки не пропало!
– Весьма впечатляет, – ощущая смутное беспокойство, ответил Шадрак.
– А здесь, господин министр, у нас проход в соседнее здание, – ныряя в «тоннель» между ящиками, продолжал рассказывать Бен.
