Горькослад улыбнулся:
– Все мы – частицы сложной головоломки. Как знать! Быть может, при всем нашем ничтожестве, древнему необходимо то, что мы творим…
Тео задумчиво посмотрел на него. Беспросветно серьезный тучегонитель тем не менее все больше нравился ему.
– У меня, – сказал он, – есть для тебя кусочек головоломки. Это причина, побудившая Дымку тебя сюда привести.
– Да, – кивнул Горькослад. – Она говорила, ты хотел что-то мне сообщить…
– Речь идет о других тучегонителях, – произнес Тео, и Вещий немедленно подобрался. – Я искал улики, чтобы уличить Бродгёрдла в убийстве Блая, и мне попалась деревянная линейка. Она валялась в вещах Блая, а стала вещдоком. Он упоминал в одном письме, что линейку ему сами тучегонители дали. Я гляжу – а это карта памяти, самая настоящая! Там девушка была и еще старик, только воспоминания кому-то третьему принадлежали.
– Моей матери, – напряженно проговорил Горькослад. – Наверняка. Ты видел моих дедушку и сестру. Что было в карте?
Тео помедлил…
Горькослад наклонился к нему:
– Они живы хоть? Дед и сестра?
– Да. В тех воспоминаниях они были живы. Их держали в плену, запертыми вроде как в подвале без окон. В одном отрывке твоей сестре… ну… грозили огнем. Пугали ее. Когда подносили огонь, у нее на руках цветы расцветали. А в самом последнем воспоминании големы ящики сколачивали. Наверное, пленникам на зимнюю спячку…
Горькослад смотрел на свои руки, его лицо стало маской горя и беспокойства.
– Этим все объясняется, – сказал он, поднимая глаза.
– Объясняется что? – тихо спросила София.
– Мать и дедушка в зимней спячке… – Он сглотнул. – Спячка дарует отдых и обновление. Но, затянувшись, она ведет к смерти.
София ахнула.
– Ни одно растение не может постоянно жить под землей, – продолжал Горькослад. – Этот тип, Бродгёрдл, их в заложниках держит. Я знал: сестру толкнуть на такое могло только нечто ужасное…
28
Письмоносец Пип
13 августа 1892 года, 7 часов 23 минуты
Сказаниям Пустошей трудно дать общую характеристику (что, видимо, закономерно). Некоторые из них зловещи, другие смешны, третьи лишь пересказывают события прошлого, не делая вывода и не давая оценок. Например, я не включила сюда историю о старухе, которая сменяла пенни на пирог, пирог – на окорок, окорок – на седло, седло – на повозку, повозку – на лошадь и наконец лошадь – на домик. Пожалуй, эта сказка повествует лишь о замечательном таланте к коммерции, проявленном старухой. Больше никакого смысла я в ней не нахожу!
София Тимс. Рожденные Разделением: байки путешественников
Тео сидел совершенно изможденный. Дымка все пыталась выдворить его в комнату отдыхать, но он как пришитый сидел подле Софии и не хотел уходить. Даже когда все прочие уже отправились спать, София и Тео, зарывшись в одеяла перед гаснущим камином, нипочем не желали расстаться. Им столь о многом нужно было поговорить…
Когда минула полночь, Тео так и задремал, уронив голову Софии на плечо. Спустя время она потихоньку высвободилась, бережно уложив его на свернутые одеяла. Попробовала уснуть, но мысли в голове продолжали нескончаемый бег. София пыталась осмыслить все, что случилось в Бостоне в ее отсутствие. Убийство Блая, арест Шадрака и в особенности – долгое противостояние Тео Гордону Бродгёрдлу. Что такого было в Бродгёрдле, если у Тео из-за него душа не на месте? Иначе не скажешь, София видела это в его взгляде. Вслух он только говорил, что знал-де некогда редкостного мерзавца, Уилки Могилу из Пустошей, не имевшего ни малейшего права становиться бостонским премьером. София нутром чувствовала: здесь крылось то-то еще… а Тео не объяснял ничего. У него опять завелись секреты, и это скверно.
«Останемся с глазу на глаз – заставлю всю правду выложить», – решила она, накрывая ладонью здоровое плечо друга, стремясь то ли приласкать, то ли успокоить и защитить. Она чувствовала, как дыхание поднимало и опускало его грудь. Было здорово сознавать: вот он спит здесь, живой… и скоро станет здоровым. Шел уже второй час ночи, когда наконец она сумела заснуть. Спала девочка очень крепко. Казалось, едва прикрыла глаза – и вот уже Дымка выкладывает дрова, собираясь разжигать огонь. София глубже зарылась в одеяла, жмуря против света глаза. Спустя время ее слуха достигли голоса: возле двери во двор разговаривали Дымка, Казанова и Горькослад. Слышался еще четвертый голос, она его не узнавала. И вдруг этот незнакомый голос четко выговорил:
– Шадрак Элли.
София мигом распахнула глаза. Тео рядом с ней не было. Сев, девочка быстро заплела косу. Подобралась к двери, выглянула… Казанова, Дымка и Горькослад сидели у костра с незнакомцем. У того была щербатая улыбка, нос картошкой, седая, ровно подстриженная борода. И совсем лысая голова. Незнакомец обмахивался парусиновой шляпой.
– Доброе утречко! – весело приветствовал он Софию. – Ты, верно, та самая София Тимс! Наслышан, наслышан! Да не от сплетников каких бестолковых, а от самого Майлза Каунтримена, моего бостонского друга и единомышленника!
Улыбнувшись столь неожиданному приветствию, София протянула руку:
– Рада познакомиться…
Бородач подмигнул:
– Позволь представиться! – Он встал и слегка поклонился. – Пип Энтвисл к вашим услугам, леди. Купец, путешественник, поставщик редкостей и диковин!
– И вы тоже знаете моего дядю, Шадрака Элли? Я слышала, вы только что его имя произнесли.
– Еще как знаю, – ответствовал Пип. – Без сомнения, лучший картолог Нового Запада – и, смею добавить, утонченного вкуса человек. У нас с ним общая слабость к монеткам в один пенни.
– Пенни? – удивилась София. – Не припомню, чтобы дядя упоминал…
– Пенни, – подтвердил Пип. – Показать?
София озадаченно покосилась на Дымку. Женщина улыбнулась, предвкушая забаву, и едва заметно кивнула Софии.
– Почему бы и нет, – проговорила та.
Пип выудил из кармана монетку и показал, но в руки не дал.
– Известно ли вам, что первые медные пенни отчеканили в тысяча семьсот девяносто третьем году, еще до Разделения? – (София покачала головой.) – Их не назовешь шедевральными, – продолжал Пип. – Я имею в виду исполнение, а вовсе не замысел. Идея-то всем полюбилась. После Разделения на Новом Западе стали выпускать то, что известно как часовой пенни! – И он показал всем знакомый медный кругляк размером с каштан. – Так вот, особый пенни, которым так интересуемся мы с твоим дядей, немножечко отличается от прочих. Как думаешь, чем?
Он отдал монетку Софии. Девочка стала ее рассматривать, недоумевая про себя, с какой стати вообще весь этот разговор о пенни. На медяке с одной стороны красовался двадцатичасовой циферблат ново-западных часов, с другой – карта штатов.
