У Софии округлились глаза.
– Правда, что ли?
– Так воспользуйся преимуществом, взгляни на них прежде, чем к Жуткому морю идти.
София задумалась.
– А ты чем займешься, пока мы ходить будем? Здесь останешься, с Дымкой?
Вещий покачал головой:
– Благодаря карте твоего дяди я вроде бы вычислил, где следующий раз появится Дурман… И хочу заблаговременно приехать туда. – Он поднялся. – Я уеду сегодня, попозже. Мне нужно с Ношем все обсудить… А тебе – удачи в чтении карты! – И Горькослад улыбнулся. – Я еще зайду попрощаться.
Оставшись одна, София занялась сосновым кружком, лежавшим перед ней на столе. Много раз она пыталась прочесть его бодрствуя, но карта молчала. «Может, хоть сейчас что-то изменится, – гоня чувство безнадежности, сказала себе девочка. – Теперь, когда я увидела рощу и поняла, что это значит: не видеть – воспринимать…»
Кончиками пальцев она тронула поверхность спила. Закрыла глаза, сосредоточилась на строении сосны… Ничего нового не произошло. София попыталась выпасть из времени, чтобы мгновение растянулось, заключило ее в свой кокон. Ее рука потяжелела, потом, напротив, утратила вес. Срез дерева был гладким и чуть тепловатым, но не потому, что нагрелся, дело в другом…
София не стала углубляться в наблюдения, вдруг поняв: произошло нечто важное. Тепло не было теплом – а дерево перестало быть деревом. Пальцы как будто более не касались твердой поверхности. София не понимала, каким образом (и крепко-накрепко воспрещала себе задаваться этим вопросом), но ее пальцы касались непосредственно воспоминаний. Она чувствовала их кожей, невесомые, как тонкие волоконца. Они-то, воспоминания, и производили тепло.
Память дерева раскинулась перед ней. Она наблюдала события в точности как на рукотворной карте памяти. Снегопады, весенние рассветы, летние грозы, осенние вечера… и опять снегопады. Люди появлялись и исчезали. Девочка влезала на дерево и смеялась, устроившись на ветвях. На обнаженные корни присаживался отдохнуть старик, он очень устал, и ноги у него болели… Вороватый парнишка рыл и рыл землю, сбрасывал в яму мешок, закидывал землей… Выл ветер. Росла и убывала луна.
Потом возникли три женщины средних лет. Они рядком сидели на земле, глядя на городок; это был другой поселок, не Оукринг. София видела только их спины. По горизонту стелились яркие краски заката, в воздухе пахло клевером. Одна женщина накрыла рукой светлячка, и София тотчас вспомнила: «Три сестры!»
«Не бери в голову, Бораго», – сказала другая женщина той, что держала светлячка.
«А почему нет? – легко ответила та. Негромкий голос был богат оттенками, мелодичен, приятен. – Это же так и есть. Мы видим, как обретают плоть мысли. Можем призвать ветер или дождь. И древние нас любят… Под нашим водительством они придают облик будущему. И уже не скажешь, будто мы уподобились Судьбам, сестрицы. Мы и есть три Судьбы!»
30
Четыре заложника
10 августа 1892 года, 9 часов 50 минут
С изучением флоры и фауны дело обстоит так же, как и с изучением почвы. То и другое значительно продвинулось после Разделения, но это великое событие существенно изменило характер изысканий. Прежним допущениям не стало веры. И дело даже не в том, что распространились новые виды, возникла новая суша. Как показывает опыт землепроходцев, утратили основательность даже категории, считавшиеся прежде незыблемыми. Новаторская работа Джеймса Хаттона в области геологии, вышедшая как раз перед Разделением, ныне вызывает массу вопросов либо – самое мягкое, как, например, у геологов Нохтланда, – считается простым случаем гораздо более общей теории. Точно так же и прекрасные работы Карла Линнея, немало повлиявшие на развитие науки, все меньше подходят для описания нашего Нового мира.
Шадрак Элли. История Нового мира
Шадрак не стал ждать, пока в голове уляжется все значение сделанного им открытия. Не стал тратить время и на то, чтобы обсудить его с остальными заговорщиками. Покинув склад сразу, как только подвернулась возможность исчезнуть под благовидным предлогом, он вернулся на трамвае в город, тут же нанял экипаж и приказал доставить себя в Лексингтон. Поездка заняла добрый час; когда министр оказался в центре городка, близился полдень. Здесь Шадрак оплатил кучеру задержку, купил ему обед и попросил дождаться своего возвращения.
– Если к тринадцати часам меня не будет, пожалуйста, отправляйтесь по этому адресу, – сказал он, надписывая на бумажке: «Ист-Эндиг, 34, миссис Клэй». – Это моя экономка. Скажете ей, куда меня отвезли, об остальном она сама позаботится.
Шагая по лексингтонским полям, Шадрак радовался хотя бы тому, что погода стояла безоблачная, а у него хватило предусмотрительности обуться в грубые башмаки. Его целью была ферма, означенная в списке имений Бродгёрдла. На ходу Шадрак размышлял о возможных последствиях своих находок на складе. Ловкач-премьер позаботился о том, чтобы никто не смог его обвинить в заблаговременной подготовке войны. Вина, в случае чего, падет на Шадрака. «Знать бы, во что еще меня впутали?» Раз уж Бродгёрдл оказался способен к столь долгосрочному и осмотрительному планированию, какие еще тайные дела могут выплыть наружу? И какое место в этих планах отведено пропавшим без вести Вещим?..
Ферма показалась впереди примерно в десять тридцать. Шадрак приблизился осторожно… Он даже не знал, что предпримет, если навстречу выбегут големы с абордажными крючьями наперевес. К фермерскому дому на небольшом взгорке вела длинная дорожка, обсаженная дубами. Поля по сторонам выглядели заброшенными. Казалось, их много лет не косили, растения покрывал слой выпавшего пепла. Однако забор, окружавший участок, оказался в неплохом состоянии, запор на воротах – хорошо смазан. Шадрак отодвинул засов и оказался внутри.
Дом встретил Шадрака тишиной. Окна стояли большей частью открытыми, в одной комнате трепетали бледно-желтые занавески. Поглубже вздохнув, Шадрак подошел к выкрашенной синей краской двери и постучал. Почти сразу внутри негромко зашуршало. Прошла минута, другая… Шадрак огляделся и заметил: хоть поля и выглядели одичалыми, сады вблизи дома были отменно ухожены. На кусте голубики у двери уже зрели ягоды, узловатая яблоня опрятно подрезана. В палисадничке разрослись душистые травы: вербена, мята, лаванда. Шадрак постучал снова. Потом дотянулся до ближайшего окна, где в подвесном ящике цвел ползучий тимьян:
– Есть кто? Я Шадрак Элли! Есть кто-нибудь дома?
Шорох повторился. На сей раз Шадрак различил шаги. Щелкнул засов, синяя дверь медленно приоткрылась. Перед Шадраком стоял старик: редкие клочки седых волос, острая бородка. Глубокие морщины на лбу казались проложенными острым резцом непреходящей заботы.
– Шадрак Элли? – прошептал старец. – Картолог?..
– Да, я Шадрак. А вы, случайно, не Джерард Соренсен, доктор ботанических наук?
В глазах человека мелькнул страх, но он кивнул.
– Я вам ничего плохого не сделаю, – заверил Шадрак. – Дело в том, что я вас ищу. Разрешите войти?
