Пожилой мужчина поднялся из-за стола:
– Готов, ваша честь.
– Спасибо, мистер Фентон. Можете приступать.
Мистер Фентон был из тех людей, на которых не останавливается взгляд, – со всех сторон незаметный. Костюм под мантией самый обыкновенный. Черты мясистого лица, обрамленного аккуратно подстриженными волосами и такой же седой бородкой, не привлекали внимания. Способности этого человека выдавали только глаза. Выходя к возвышению, он бросил быстрый взгляд на Шадрака, и взгляд этот стоил целого разговора.
Он сказал:
– Я хотел бы заслушать показания Филиппа Энтвисла, также известного как Пип.
Пип встал.
– Здесь нет специального кресла для свидетеля, мистер Энтвисл, так что оставайтесь на месте.
Пип кивнул.
– Узнаете ли вы человека, сидящего рядом с моим коллегой, мистером Эпплби?
– Еще как узнаю. Это Гордон Бродгёрдл, нынешний премьер-министр Нового Запада.
– Знакомы ли вы с ним лично?
– Да, знаком, но не как с Гордоном Бродгёрдлом.
По рядам парламентариев пролетел легкий ропот удивления.
– Много лет назад я знал его как Уилки Грэйвза по прозвищу Уилки Могила. А еще раньше прозвище у него было Терьер.
Многоголосый ропот усилился.
– Господа! – окликнула судья. – Прошу тишины!
– Спасибо, мистер Энтвисл. Пожалуйста, объясните своими словами, как вы познакомились с этим человеком?
– Объясню, мистер Фентон, хоть, сознаюсь, и нелегко мне припоминать те времена… Впервые я встретил Терьера, когда сам еще совсем молодым парнем был… и, если честно, хвастаться мне тогда было нечем. Я был молод и глуп, меня влекли азартные игры. Я делал ставки буквально на что попало, даже на то, пойдет ли к вечеру дождь. Скачки и собачьи бега пьянили меня, точно вино. Вернее, как скверное пойло с таким же скверным похмельем!
Это я вам рассказываю не затем, чтобы оправдаться, вы не подумайте. Просто объясняю, каким ветром меня занесло в пыльный городишко в сердце Пустошей: я прослышал, там шла большая игра, о которой с вожделением рассказывали мои друзья, столь же беспутные, как и я сам. Явившись туда, я обнаружил: все обстояло так, как они говорили. Один тип по имени Херрик устраивал собачьи бои…
Пип помолчал. С ним примолкли и члены парламента, ожидая, чем кончится странный рассказ.
– Я задержался на тех боях дольше, чем следовало бы. В городке, рядом с которым все это творилось, было полно злачных мест. Довольно, чтобы провести день на боях, вечер – в таверне, а ночь – под звездами… – Он покачал головой. – Думая об этом теперь, я сам поражаюсь, как здоровья хватало… – Пип вздохнул. – Что за толпы собирались на собачьих боях! А что в рингах
[1] творилось! Жуткое зрелище, по совести говоря. Кровавое развлечение! И как я мог смотреть? Сам не представляю теперь. Псы друг друга в клочья рвали, и я взахлеб на это пялился, чего теперь стыжусь. Люди приводили своих собак, и каждый раз казалось, что они вот-вот выиграют всем на удивление, но у Херрика такие твари в клетках сидели! Они всегда побеждали, но ты все равно возвращался – ждал, чтобы кто-то их однажды побил, хоть и чувствовал печенкой: этого не случится. А потом появился тот тип в шейном платке…
Пип посмотрел на Бродгёрдла, и нечто неожиданное, подозрительно сходное с сочувствием, окрасило его взгляд.
– Имени его я так и не узнал. Он носил на шее красный платок, а башмаки – такие драные, что ни в том ни в другом не было язычков. Сразу видно: парню не везет, причем давно. И к рингам, где заправлял Херрик, явился от безнадеги. Он предложил кое-что совершенно безумное, но, против ожидания, Херрик согласился. Человек в платке предложил выставить в ринг не собаку, а своего сына.
Вновь последовала тишина, и вновь парламентарии стали тихо переговариваться, только теперь голоса звучали ужасом и возмущением.
– Знаю, все это выглядит крайне предосудительно, – с несчастным видом подтвердил Пип. – Теперь вы представляете, что мы были за люди, если как ни в чем не бывало стояли вокруг и не остановили это жуткое дельце, а еще и предвкушали, чем оно завершится. Ставки делали… – Он покачал головой, исполнившись отвращения к себе тогдашнему. – Мальчонке было лет восемь или девять, не больше. Толпа собралась страшная! Люди собирались за много миль, всем хотелось посмотреть, как парнишка будет биться с собаками. Одежда на нем была самая обычная, а всей защиты – боксерские перчатки да кожаный шлем. – Голос Пипа дрогнул. – Как же он был напуган…
– Погромче, пожалуйста, мистер Энтвисл.
– Весь дрожа, он вышел на ринг, – чуть повысив голос, продолжал Пип. – А мы, мерзавцы, так ничего и не предприняли. Орали, подбадривали… болели за него. Великое утешение, правда? – Он перевел дух. – Ну, подробности той схватки я не буду вам пересказывать. Упомяну только одну: когда пес первый раз цапнул мальца за ногу, тот бросился в угол и стал молить отца вытащить его. Он отчаянно плакал, пытался вылезти из ринга, а папаша заталкивал его обратно. Очень хорошо помню, что он сказал мальчонке: «А ну полезай туда, Терьер! Полезай! Ты что, не лучше собаки?» Может, хотел добавить сыну храбрости, но звучало как оскорбление. Не знаю… Я тогда орал и вопил с остальными, а задумался только потом. Можно даже сказать, те жестокие слова, сказанные Терьеру, покончили с моим увлечением играми. С тех пор, стоя где-нибудь на бегах или бросая карты, я всякий раз слышал их: «Ты что, не лучше собаки?» И в итоге я сказал себе, – Пип тряхнул головой, – нет!
Он вновь перевел дух.
– Тот первый бой Терьер выиграл. Думается, принес папаше сколько-то денег. Я посмотрел еще несколько боев, вот тогда, как я уже сказал, во мне что-то словно перевернулось. Рад был бы сказать, что испытал праведное возмущение или иное благородное движение души, но врать не буду… Я скорей заскучал. Право, будь я тогда хорошим человеком, вернулся бы на бои, вытащил Терьера из ринга и нашел бы ему жилье поприличней. Так нет же, я просто покинул тот клоповник и отправился в другие места. Правда, слова отца Терьера остались со мной, так что со временем я отошел от прежних излишеств…
Лет десять, наверное, я его не встречал. А когда наконец свиделись, просто чудо, что я его узнал, уж больно здорово пацан изменился. Мужчиной стал. Ну и, конечно, в собачьем ринге больше не выступал. И затравленным щенком не выглядел, важный стал, даже чванливый… Спросите, как я его узнал? – Пип ткнул пальцем в бровь, потом в глаз. – А он на морду стал в точности как папаша. Моложе, конечно, и не такой непролазно бедный, как тот, в красном платке, а так – один к одному. Не спутаешь!
Я с ним столкнулся в гостинице на юге Пустошей. Я тогда уже приторговывал, хоть и продавал в основном всякий дрек бесполезный. Терьер сидел в кабинке один, я и подошел к нему. Может, извиниться хотел за то, что не вступился, когда его выкинули в ринг… Может, хотел всучить какой-нибудь дрек… Почем теперь знать. Не буду хвастаться: даже тогда, уже перестав быть игроком, я не всегда руководствовался лишь добрыми побуждениями.
