– Извините, а вы не Уильям Голдман? Который написал «Мальчики и девочки, все вместе»? Это типа моя самая любимая книжка на свете.
Я цепляюсь за бортик и киваю; не помню, что именно я сказал. (Вранье: я прекрасно помню, что сказал, – до того тупо, что и повторять неловко; блин, мне ведь как-никак сороковник. «Голдман, да, Голдман, я Голдман». И все это слилось в одно слово – уж не знаю, на каком языке, по ее мнению, я отвечал.)
– Сэнди Стерлинг, – сказала она. – Привет.
– Привет, Сэнди Стерлинг, – выдавил я – по-моему, довольно учтиво (ну, в моих пределах учтивости); возникни эта ситуация сегодня, я бы снова ответил так.
Тут меня позвали к телефону.
– Зэнуки
[28] никак не отстанут, – сказал я, и она расхохоталась, а я побежал к телефону, размышляя, умно ли выступил, и когда добежал, решил, что да, умно, и ровно так и сказал в трубку: – Умно. – Не «алло». Не «Билл Голдман». «Умно» – вот как я сказал.
– Ты сказал «умно», Уилли? – Хелен.
– Хелен, я на совещании по сюжету, мы созваниваемся вечером. Ты зачем в обед звонишь?
– Неприязнь и агрессия.
Ни за что не спорьте с женой о неприязни и агрессии, если она дипломированный фрейдист.
– Они тут со своими идеями сводят меня с ума. Что такое?
– Да толком ничего, но Моргенштерн закончился. В «Даблдей» я тоже звонила. Мне показалось, это тебе важно, и я просто говорю, что Джейсону перепадет только весьма уместный десятискоростной велик.
– Не важно, – сказал я; Сэнди Стерлинг улыбалась. Из бассейна, где поглубже. Глядя мне в глаза. – Но все равно спасибо. – Я уже хотел было повесить трубку, но тут сказал: – Раз уж ты все равно этим занялась, звякни в «Аргоси» на Пятьдесят девятой. У них старых книжек пруд пруди.
– «Аргоси». Пятьдесят девятая улица. Поняла. До вечера. – Она повесила трубку.
И не сказала «чтоб никаких старлеток». Всякий раз так прощалась, а тут не сказала. Может, догадалась по голосу? Хелен провидит будь здоров – все-таки психотерапевт. На медленном огне дальней конфорки пудингом тихонько забулькали угрызения совести.
Я вернулся к шезлонгу. Один.
Сэнди Стерлинг поплавала. Я раскрыл «Нью-Йорк таймс». Окрестности пробивало неким сексуальным зарядом.
– Наплавались? – спросила она.
Я отложил газету. Сэнди Стерлинг держалась у бортика возле моего шезлонга.
Я кивнул. Любо-дорого смотреть.
– Какой Зэнук? Дик или Дэррил?
– Звонила моя жена, – сказал я. Подчеркнув последнее слово.
Ее это не обескуражило. Она выбралась из воды и легла в соседний шезлонг. Бюст тяжеловат, но прекрасна. Если любите таких, вам наверняка понравилась бы Сэнди Стерлинг. Я таких люблю.
– Вы же с Левином работаете? «Степфордские жены»?
– Пишу сценарий.
– Обожаю эту книгу. Типа моя самая любимая книжка на свете. Вот бы в кино сыграть. По вашему сценарию. Золотой шанс – что угодно бы отдала.
Ну и вот. Она все выложила, все карты на стол.
Естественно, я быстренько привел ее в чувство.
– Слушайте, – сказал я. – Я таким не промышляю. Иначе сказал бы «да», на вас же любо-дорого смотреть, что уж тут, и я желаю вам всяческих радостей, но мне только этого не хватало – жизнь и так чересчур сложна.
Это я только подумал, что так скажу. Но потом смекнул: эй, погоди, какой закон гласит, что ты у нас главный пуританин в кинобизнесе? Я работал с людьми, которые по таким случаям картотеку держат. (Истинная правда; спросите Джойс Хейбер
[29].)
– Вы много играли в кино? – произнес мой голос. Сами понимаете, я страстно жаждал узнать ответ.
– Ну, горизонты не особо расширились, если вы меня понимаете.
– Мистер Голдман?
Надо мной стоял помощник спасателя.
– Опять вас. – И он протянул мне телефон.
– Уилли? – (От первого же слова моей жены меня с ног до головы окатило слепыми опасениями.)
– Что, Хелен?
– Ты странно разговариваешь.
– Что такое, Хелен?
– Ничего, просто…
– Вряд ли ничего, раз ты звонишь.
– Что с тобой, Уилли?
– Со мной ничего. Я рассуждаю логически. Ты же набрала номер. Я пытаюсь выяснить зачем. – Если постараться, мне неплохо дается холодность.
– Ты что-то скрываешь.
Я с катушек слетаю, когда она так делает. Потому что, понимаете, с этим ее ужасным психиатрическим опытом она подозревает, будто я что-то скрываю, лишь когда я что-то скрываю.
– Хелен, я посреди совещания; говори уже.
Ну вот опять. Я вру жене про другую женщину, и другая женщина это понимает.
С соседнего шезлонга прямо мне в лицо улыбалась Сэнди Стерлинг.
– В «Аргоси» книги нет, ни у кого книги нет, до свиданья, Уилли. – И Хелен повесила трубку.
– Опять жена?
Я кивнул, поставил телефон на столик у шезлонга.
– Вы с ней часто болтаете.
– Да уж, – сказал я. – Фиг чего напишешь в такой обстановке.
Видимо, она улыбнулась.
Сердце колотилось, никак не унять.
– Глава первая. «Невеста», – сказал папа.
Я, наверное, вздрогнул, потому что она сказала:
– А?
– Мой оте… – начал я. – Мне показа… – начал я. – Ничего, – наконец сказал я.
– Спокойно, – ответила она и очень мило мне улыбнулась. На секундочку ладонью накрыла мою руку, приголубила, утешила.
Возможно ли, что она понимает? Любо-дорого смотреть – и притом все понимает? Это разве не запрещено законом? Хелен ничего не понимала. Утверждала обратное: «Я понимаю, отчего ты так говоришь, Уилли», но втайне просто вынюхивала мои неврозы. Нет, пожалуй, она понимала; но она не сочувствовала. И конечно, смотреть не любо-дорого. Тоща – это да. И да, ослепительно умна.
