– Я думаю, лучше убить ее сразу, – сказал турок.
– Чем меньше ты думаешь, тем я счастливее, – ответил сицилиец.
Затрещало, будто рвали ткань.
– А это что? – спросил испанец.
– Я к ее седлу тоже прицепил, – сказал сицилиец. – Лоскут от мундира гульденского офицера.
– Я все равно думаю… – начал турок.
– Ее труп должны найти на границе с Гульденом, иначе не видать нам остатка гонорара. Что непонятно?
– Я люблю, когда ясно, что творится, – пробубнил турок. – Все думают, я дубина, потому что я большой, сильный и иногда пускаю слюни, если волнуюсь.
– Все думают, что ты дубина, – сказал сицилиец, – потому что ты дубина. И хоть залейся слюнями.
Захлопал парус.
– Головы берегите, – предупредил испанец, и лодка тронулась. – Небось флоринцы не обрадуются, что она погибла. Ее все полюбили.
– Будет война, – согласился сицилиец. – Нам платят за то, чтоб мы ее развязали. Отличная у нас профессия. Если все пройдет гладко, от клиентов отбою не будет.
– Мне такая работенка не по вкусу, – сказал испанец. – Если честно, лучше бы ты отказался.
– Слишком много посулили.
– Не годится это – девиц убивать, – сказал испанец.
– Бог убивает их то и дело. Его не смущает – и ты не переживай.
За весь этот разговор Лютик не шевельнулась.
– Давайте скажем ей, что похитили ради выкупа, – предложил испанец.
Турок согласился:
– Такая красавица – с ума сойдет, если правду узнает.
– Она уже знает, – сказал сицилиец. – Она не спит и все слышала.
Лютик лежала под одеялом не шевелясь. «Как он догадался?» – удивилась она.
– С чего ты взял? – спросил испанец.
– Сицилийцы всё чувствуют, – ответил сицилиец.
«Самоуверенный какой», – подумала Лютик.
– Да, самоуверенный, – сказал сицилиец.
«Мысли, наверное, читает», – решила Лютик.
– На всех парусах идем? – спросил сицилиец.
– По возможности, – отвечал испанец, возясь с румпелем.
– У нас час форы – страху нет. Ее конь вернется в замок минут за двадцать семь, плюс еще несколько минут они будут разбираться, что случилось, а поскольку мы оставили явный след, через час они пустятся в погоню. Еще через пятнадцать минут мы доберемся до Утесов, к рассвету, если повезет, – до границы с Гульденом, и там она умрет. Когда ее найдет принц, изувеченное тело еще не успеет остыть. Жаль, что нельзя остаться и посмотреть, как он горюет, – гомерическое должно быть зрелище.
«А мне-то он зачем все это рассказывает?» – удивилась Лютик.
– А теперь вы еще поспите, миледи, – сказал испанец.
Пальцы его вдруг коснулись ее виска, плеча, шеи, и Лютик снова лишилась чувств…
Она не знала, сколько пролежала без сознания, но когда заморгала под одеялом, они еще плыли. На сей раз, не смея даже задуматься – а то сицилиец услышит, – Лютик сбросила одеяло и нырнула во Флоринский пролив.
Она до последнего держалась под водой, затем вынырнула и поплыла безлунной гладью изо всех оставшихся сил. Позади в темноте закричали.
– Ныряй, ныряй! – Это сицилиец.
– Я только по-собачьи умею, – турок.
– Ты лучше меня плаваешь, – испанец.
Лютик от них удалялась. Руки ныли от напряжения, но она не обращала внимания. Ноги брыкались, сердце колотилось.
– Я слышу, как она бултыхается, – сказал сицилиец. – Лево руля.
Лютик перешла на брасс и поплыла беззвучно.
– Где она? – завопил сицилиец.
– Не переживай, акулы до нее доберутся, – утешил испанец.
«Ох, батюшки, лучше б ты этого не говорил», – подумала Лютик.
– Принцесса! – окликнул сицилиец. – Вы знаете, что бывает с акулами, когда они чуют кровь в воде? Они совсем с ума сходят. И нет им никакого удержу. Они рвут, и дерут, и кусают, и пожирают, и я в лодке, принцесса, а в воде крови нет, нам обоим ничего не грозит, но у меня в руке нож, миледи, и, если вы не вернетесь, я полосну себе по рукам и ногам, соберу кровь в чашку и закину ее подальше, а акулы чуют кровь за много миль, и можете вскорости попрощаться со своей красотой.
Лютик беззвучно плыла, и ее грызли сомнения. Наверняка ей просто мерещилось, что вокруг плещутся чьи-то гигантские хвосты.
– Вернитесь сейчас же. Последний раз предупреждаю.
«Если вернусь, – подумала Лютик, – они меня все равно убьют, какая разница?»
– Разница в том…
Опять он за свое. И впрямь мысли читает.
– …если вернетесь сейчас, – продолжал сицилиец, – даю вам слово джентльмена и ассасина, что вы умрете без малейшей боли. Уверяю вас, акулы таких гарантий не предоставляют.
Рыбий плеск в темноте приближался.
Лютик задрожала от страха. Стыд и срам, но себя не обманешь. Хорошо бы на секундочку глянуть, правда ли в воде акулы, правда ли сицилиец режет руку.
Тот громко ахнул.
– Он себе руку порезал, леди! – крикнул турок. – Кровь в чашку капает. С полдюйма уже набралось.
Сицилиец снова ахнул.
– И ногу, – продолжал турок. – Чашка уже почти полная.
«Я им не верю, – подумала Лютик. – Нет никаких акул в воде, и нет никакой крови в чашке».
– Я уже замахиваюсь, – сообщил сицилиец. – Крикните нам. Или не кричите. Выбирайте сами.
«Ни звука не пророню», – решила Лютик.
– Прощайте, – сказал сицилиец.
Жидкость выплеснулась в жидкость.
Затем повисла пауза.
А затем акулы сошли с ума…
* * *
– Сейчас акулы ее не съели, – сказал папа.
Я вытаращился:
– Чего?
– Ты как будто чересчур увлекся и заволновался – я хотел успокоить.
– Тьфу ты, пап, – сказал я, – я что, маленький? Ну ты чего?
Я изображал обиду, но вам признаюсь: я и впрямь чересчур увлекся и был рад, что папа мне сказал. В детстве не рассуждаешь так: мол, книжка называется «Принцесса-невеста», мы только-только начали, уж явно автор сразу не скормит главную героиню акулам. В юности увлекаешься, и потому я утешу моих юных читателей, как папа утешил меня: «Сейчас акулы ее не съели».
* * *
Затем акулы сошли с ума. Лютик слышала, как они пищат, и кричат, и бьют могучими хвостами. «Спасенья нет, – подумала Лютик. – Допрыгалась, красотка».
К счастью для всех участников этой сцены, кроме акул, примерно тогда же выглянула луна.
