– Я должен.
– Мне раньше снилось, что я тут умру.
– И мне тоже, и вообще всем. Тебе сколько тогда было? Восемь? Мне восемь.
– Восемь. Шесть. Не помню.
Уэстли взял ее за руку.
Лютик не могла шевельнуться.
– Так надо?
Уэстли кивнул.
– Почему?
– Сейчас не время. – И он мягко потянул ее за собой.
Она все равно не могла шевельнуться.
Уэстли прижал ее к груди:
– Дитя, милое дитя. У меня кинжал. И шпага. Я прошел весь мир от края и до края не для того, чтобы здесь тебя потерять.
Лютику требовался источник отваги. Видимо, он обнаружился в глазах Уэстли.
Как бы то ни было, рука в руке они шагнули под сень Огненного болота.
Принц Хампердинк выкатил глаза. Сидя на белорожденной, он разглядывал следы на дне ущелья. Других объяснений нет: похититель уволок принцессу туда.
Рядом на коне сидел граф Рюген.
– Они что, правда туда пошли?
Принц кивнул.
Про себя умоляя его ответить «нет», граф спросил:
– Надо за ними?
Принц покачал головой:
– Либо они там выживут, либо погибнут. Если погибнут, я не желаю составить им компанию. Если выживут, я встречу их на той стороне.
– В объезд далеко, – заметил граф.
– Белорожденным в самый раз.
– Мы постараемся не отставать, – сказал граф. И вновь посмотрел на Огненное болото. – Он, должно быть, очень отчаянный человек, или очень испуган, или очень глуп, или очень отважен.
– Я так думаю, очень все четыре, – отвечал принц…
Уэстли шел впереди. Лютик за ним по пятам, и с первых минут они взяли неплохой темп. Главное тут, поняла Лютик, забыть про детские кошмары, потому что Огненное болото – это, конечно, ужас, но не настолько ужас. Газовое амбре, поначалу убийственное, слегка рассеялось за счет привычности. Увертываться от вспышек пламени оказалось легче легкого – перед вспышкой вблизи того места, где появится огонь, что-то глухо чпокало.
В ожидании первого ГРОЗУНа Уэстли в правой руке держал шпагу, а в левой кинжал, но ГРОЗУНы не появлялись. Уэстли отрезал длиннющую прочную лозу, повесил на плечо и обрабатывал на ходу.
– Когда закончу, – пояснил он Лютику, не сбавляя шага под высокими деревьями, – привяжемся ею друг к другу и тогда в любой темноте все время будем рядом. Хотя я думаю, что это скорее предосторожность, чем необходимость, – говоря по правде, я почти разочарован: тут, конечно, ужас, но не настолько ужас. Согласна?
Лютик рада была согласиться и согласилась бы всей душой, но тут ее поглотили Пуржистые пески.
Обернувшись, Уэстли как раз успел увидеть, как она исчезает.
Лютик просто на секундочку отвлеклась, земля была вроде тверда, а Лютик даже и не знала, как они выглядят, эти пески; но едва засосало одну ногу, уже не вырвешься, и она исчезла, не успев закричать. Словно падаешь сквозь облако. На свете не найти песка мельче, он был совсем воздушный и поначалу неудобства не доставлял. Лютик плавно погружалась в мягкую пудру, дальше и дальше от всякого подобия жизни, но запрещала себе паниковать. Уэстли объяснил, как себя вести, и она последовала инструкциям: раскинула руки, растопырила пальцы и постаралась лечь, как утопленница в пруду, потому что так велел Уэстли: чем шире она раскинется, тем медленнее будет тонуть. А чем медленнее она будет тонуть, тем быстрее он нырнет и вытащит ее. Уши совсем забило пуржистым песком, и нос тоже, обе ноздри, и, если открыть глаза, под веки залезет миллион мельчайших пуржистых песчинок, и Лютик паниковала уже очень сильно. Давно она падает? Как будто час, а то и не один, уже больно не дышать. «Не дыши, пока я тебя не найду, – сказал он. – Ляг как утопленница, зажмурься и не дыши, а я тебя спасу, и нам будет что рассказать внукам». Лютик утопала. Песок давил на плечи. Ныла поясница. Какая мука – раскидывать руки, топырить пальцы; теперь-то уже все бесполезно. Она погружалась все глубже, Пуржистые пески давили все тяжелее. Они что, правда бездонные, как все считали в детстве? Утопаешь, а они пожирают тебя целиком, и потом бедные твои косточки вечно тонут дальше? Быть такого не может, где-то же наступит отдохновение. Отдохновение, подумала Лютик. Как это сладко. Я устала, я так устала, я хочу отдохнуть, и – «Уэстли, спаси меня!» – закричала она. То есть начала. Чтобы закричать, хорошо бы открыть рот, и ей удалось выдавить лишь первый слог первого слова: «У». Пуржистые пески забились в горло – и все.
Уэстли начал удачно. Она еще не совсем исчезла, а он уже отбросил шпагу и кинжал и сорвал лозу с плеча. В мгновение ока привязал лозу к толстому стволу, вцепился в свободный конец и рыбкой нырнул в Пуржистые пески, для пущей быстроты брыкаясь. И мысли не возникло, что ему грозит неудача. Уэстли знал, что найдет Лютика, – ну да, она огорчится, закатит истерику, может, у нее даже помутится рассудок. Но она будет жива. В конечном-то счете только это и важно. Пуржистые пески забили ему уши и нос, и он надеялся, что она не запаниковала, не забыла раскинуться – тогда он в своем нырке быстренько ее поймает. Если она не забыла, это будет проще простого – по сути, все равно что спасать утопающего в мутной воде. Утопающий медленно уходит на дно, ты летишь прямиком за ним, брыкаешься, свободной рукой подгребаешь, нагоняешь, хватаешь, тащишь наверх, и единственная твоя проблема – убедить внуков, что все это взаправдашняя история, а не очередная семейная легенда. Он все раздумывал о младенцах из будущего, и тут случилось непредвиденное: закончилась лоза. Натянулась, уходя вверх, в Пуржистые пески, к спасительному стволу, и на миг Уэстли повис. Отпустить лозу – полное безумие. На поверхность никак не выплыть. Если очень молотить руками и ногами, поднимешься на несколько футов. Если он отпустит лозу и не найдет Лютика на расстоянии вытянутой руки, им обоим конец. Уэстли отпустил лозу не дрогнув – он зашел слишком далеко, ну какая неудача? И мысли о неудаче не возникает. Он стал опускаться, вытянул руку и нащупал ее запястье. И тут в ужасе и изумлении закричал сам, и Пуржистые пески забили ему горло, потому что Уэстли нащупал руку скелета, одни кости, никакой плоти. Так бывало в Пуржистых песках. Нередко они объедали скелет дочиста, и тот болтался водорослями в ленивом приливе, колышась туда и сюда, подчас всплывал, но обычно дрейфовал до исхода вечности. Уэстли отбросил костлявое запястье и слепо замахал руками, отыскивая Лютика, потому что о неудаче и речи быть не могло; не может быть и речи о неудаче, сказал он себе; о неудаче и думать нечего, забудь о ней вообще; займись делом, найди Лютика – и он ее нашел. То есть он нашел ее ступню, потянул, обхватил прекрасную талию и поплыл вверх, стал брыкаться изо всех сил, потому что еще несколько ярдов оставалось до лозы. У него и мысли не возникло, что в маленьком море Пуржистых песков не так-то просто найти одинокую лозу. О неудаче и речи быть не может; он станет брыкаться и грести, а если грести и брыкаться хорошо, он всплывет и тогда нащупает лозу, поднимет руку – и вот она, лоза, и когда лоза найдется, он привяжет к ней Лютика и на последнем дыхании вытащит ее и выберется сам.
