– Несколько часов назад, – ответил тот. – Когда мы штурмом брали замок.
– Я его закупорю, – сказал Закупор. – Но вот это ему не пригодится. – И он кивнул на шестиперстовую шпагу, которую Иньиго по-прежнему сжимал в правой руке. – Еще очень долго. – Он умчался, вскоре вернулся с мукой и томатной пастой, умело их смешал и стал заполнять рану. Потом глянул на Пьера, кивнул на Уэстли: – Заняться им?
– Тут не в крови дело. Ты послушай. – Пьер постучал Уэстли по груди – загудела ужасная пустота. – Из него жизнь выкачали.
– Вчера, – осторожно сказал Феззик, не желая лишний раз огорчать Лютика. – Вы, наверное, слышали предсмертный крик, если были в городе.
– Это он кричал?! – воскликнул Пьер. – С моим капитаном так поступили? Где?
– На нижнем этаже Гибельного Зверинца. – Феззик указал на Иньиго. – Мы его нашли.
Пьер поглядел на Уэстли и как будто обмяк.
– Должно быть, его нечеловечески пытали. – Он потряс головой. – Если б я был с вами. Я бы знал, что делать. Я бегом помчался бы к Магическому Максу.
Феззик заплясал на месте:
– Мы так и сделали. Прямиком пошли туда. За животворной пилюлей.
Пьер взбодрился:
– Если над ним работал Макс, у нас есть надежда.
– У нас не только надежда, – сказала Лютик. – Еще настоящая любовь.
– Принцесса, – сказал Пьер, – вы работайте по своей части, а я буду по своей. – Он задумчиво поглядел на Феззика. Затем вопрос: – Макс говорил, насколько он мертв?
– «Как бы». Но потом стал «почти».
Пьер кивнул:
– «Почти» – не идеально, но я выкручусь. Новую животворную пилюлю стряпали или Макс вам старую подсунул?
– Свежая, сегодняшняя – я глину всесожжения собирал, – сказал Феззик.
Возбуждение Пьера росло. Он сверкнул глазами на Феззика:
– Последний и самый важный вопрос: Валери успела сварить шоколадную глазурь?
– Дала мне вылизать кастрюльку, – сказал страшно довольный Феззик: он знал, что отвечает верно. – Объ-я-дение.
* * *
Тут небольшая вставочка. (Я еще в предисловии сказал, что они отправились выздоравливать на остров Одного Дерева, и вряд ли вы в нетерпении грызете ногти – вполне понятно и так, что сейчас Уэстли не умрет.)
Здесь вы не прочтете шестистраничный пассаж, в котором Пьер – а мы только и мечтаем побыть с ним подольше, да? – лечит Уэстли всякой диковинной и очень современной флоринской медициной. Ничего, естественно, не помогает: на этом жизненном этапе Моргенштерн люто ненавидел лекарей, поскольку у него были газы (если вам противно – ну извините, но я обещал Кингу, что изучу все вдоль и поперек, и прямо с ног сбился, пока не выяснил, что медицинская карта Моргенштерна выставлена в Музее, однако столь интимный документ показывают не всем, к нему допускают, только если у тебя научный интерес, и даже тогда на руки не выдают.) Я забыл, с чего начал эту фразу, простите, короче, у него были газы, ничего не помогало, и шесть страниц Моргенштерн отыгрывается на Пьере. (Так ничего, кстати, и не помогло, и тогда Феззик взял Уэстли за ноги и держал за бортом, пока у того легкие не наполнились морской водой; известное турецкое лекарство – не от смерти, впрочем, а от подагры, которой страдал Феззиков отец. Уэстли кашлял как ненормальный, зато снова заговорил.)
* * *
Когда Уэстли наконец открыл глаза, Иньиго еще не пришел в чувство, но раны перестали кровоточить. Глубокая ночь. Лютик лежала подле Уэстли на палубе, а Феззик их всех караулил. Подошел Пьер, опустился на колени, тихо произнес:
– У меня такие вести, что хуже не бывает.
– Не бывает таких вестей, – прошептал Уэстли. Поглядел Лютику в лицо. – Мы же вместе.
Пьер глубоко вдохнул и сказал:
– Вы должны сойти с корабля. До рассвета.
Не успела Лютик возмутиться, Уэстли прижал палец к ее губам.
– Конечно. Я понимаю. За нами гонится Хампердинк.
– Со всей Армадой. Мы удираем, но рано или поздно, пока вы на борту…
– Мы не можем путешествовать в таком состоянии, – сказала Лютик. – Дайте нам пару дней. Мой муж – могущественнейший человек на тысячу миль окрест. Нам нигде от него не спастись.
– Никак невозможно. Я бы рад. Команда запаникует и будет права. Нельзя, чтоб они во мне разуверились.
Уэстли кивнул. Помолчал. Окликнул Феззика. Феззик подождал.
– Помнишь, как ты лез на Утесы Безумия?
– Я туда больше не хочу, – сказал Феззик. – Я боюсь высоты.
– Феззик, – терпеливо сказал Уэстли, – я тоже не рвусь там поселиться. Ты мне просто ответь. Ты лез и нес еще троих; прошу тебя, подумай, прежде чем ответить: ты устал?
Феззик думал, пока не убедился, что ответит верно. И сказал:
– Нет.
– Почему? От этого зависят наши жизни – пожалуйста, не спеши.
Феззик мог и поспешить.
– У меня руки такие, – тихо сказал он.
Уэстли еще на него поглядел. И повернулся к Пьеру:
– Нам нужны цепи и маленькая шлюпка. – Он помолчал. – Поскорее. К рассвету высадишь нас возле острова Одного Дерева.
«Возмездие» поставило рекорд скорости – на всех парусах, с попутным ветром – и вскоре очутилось в отдаленном районе Флоринского моря. Еще до рассвета на воду спустили шлюпку, и все четверо, крепко прикованные к Феззику, в нее сели. Ни Уэстли, ни Иньиго толком не шевелились. Феззик взялся за весла. Уэстли кивнул, и Феззик погреб.
Пьер с мостика сказал:
– Буду молиться о новой встрече.
– Давай, – ответил Уэстли.
Лютик его обняла.
– Какой славный, – сказала она. – Мне кажется, он не очень-то религиозен.
– Это будет его первая в жизни молитва. И едва ли кто-то нуждается в ней больше нас.
– Почему ты так говоришь? – спросила Лютик.
– Давай просто обнимемся, – сказал Уэстли. – Пока можем.
– Довольно зловеще прозвучало, не находишь?
Феззик прислушался. В ужасе. Но в голове у него роилось столько вопросов, что он не знал, с которого начать. И он погреб дальше. Временами улыбался неподвижному Иньиго. Временами Иньиго удавалось улыбнуться в ответ.
Они молчали, все четверо. Вроде бы очень долго. Ночь выдалась – загляденье. Теплынь. На воде почти никакой ряби. Нежный ветерок.
Ахххххх.
Феззик греб дальше, поймав ритм, его ручищи радовались физической нагрузке. Он налег на весла, и, конечно, шлюпка пошла быстрее. Затем сбросил темп, и шлюпка, само собой, замедлилась. Феззику понравилось – не так монотонно: налечь – быстрее, сбросить темп – медленнее, налечь – быстрее, сбросить. Быстрее.
