– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
В итоге Лютик, конечно, уступала, и они бежали к водовороту, по пути захватив прищепку, и ныряли, и Уэверли прочно сидела у Феззика на голове, а он держал ее за ноги, и – вж-жик! Просто волшебное зрелище – родители вместе с Иньиго нередко наблюдали. Потому что, победив водоворот, Феззик с ним подружился. Отталкивался посильнее для скорости, заплывал в воронку, и она таскала их по кругу, и Уэверли визжала, а Феззик держал равновесие, и они вместе носились по воде – их любимая игра, она всегда так весело заканчивалась…
До нее уже было рукой подать, что Феззик и сделал, притянул Уэверли к себе, снова скорчил рожу, чтобы девочка не боялась.
– Тень, – сказала она, страшно довольная.
Еще три тысячи футов.
Он крепче ее обнял.
Две тысячи.
Скалы надвигались, и Феззик понимал, что ему не спастись. Но если удастся прижать ее к себе, лечь в воздухе и ее обнять, чтобы первый удар пришелся на его могучую спину, высока вероятность, что ее тряхнет – ну да, тряхнет ее основательно.
Но она может выжить.
Он плоско улегся на ветру. Изо всех своих добрых сил ее обнял.
– Рыбё-онок, – наконец прошептал он. – Если захочешь тени, вспомни обо мне.
Еще разок напоследок скорчить рожу.
Еще разок услышать ее благословенный смех.
Феззик зажмурился, думая об одном: все-таки слава богу, что я великан…
* * *
Когда я дочитал, Уилли не сказал ни слова. Взял бейсбольный мяч и фрисби, вызвал лифт. Скоро ужинать, нужно проводить его домой. Заговорил он уже на улице:
– Да фиг там Феззик погибает. И пусть называют главу как хотят.
Я кивнул. Мы шагали молча, и вот знаете, как Феззик понимал, что творится с Уэверли, да? Я умею так с Уилли – ну, когда выпадает удачный день, – и сейчас я знал, что зреет серьезный вопрос.
– Дедуль? – наконец сказал он.
Как думаете, люблю я такие штуки? Помните, сколько богатств собирался раздобыть Уэстли, когда Лютик совсем задразнила его насчет деревенских мальчишек и он решил ее бросить? Вот как я это люблю.
– Говори в микрофон, – сказал я, изображая микрофон рукой.
– Ладно – вот это, что овладело Феззиком. Я не понял: откуда оно знало, что надо им овладеть именно тогда? Если б оно пришло на день раньше, оно же тогда сутки слонялось бы у него внутри как дурак?
Я сказал, что вряд ли у кого-нибудь на планете Земля уже возникал такой вопрос.
Джейсон и Пегги ждали нас в дверях.
– Хорошая книжка, пап, – поделился Уилли. – Много жонглирует временем.
– Нашему семейству совершенно необходим второй писатель, – сказал Джейсон, и я рассмеялся, и всех обнял, и зашагал домой. Стоял чудесный весенний вечер, и я поддался чарам парка, молча там погулял, поразмыслил.
Перво-наперво нужно вот что сказать: силы удара Моргенштерн не растерял. Ясно, что это отнюдь не «Принцесса-невеста», но ведь он писал продолжение, когда стал гораздо старше.
И поскольку, возможно, дальше я не буду причастен к этой книге, скажу пару слов под занавес.
Как и Уилли, я не верю, что Феззик гибнет. Я бы решил, что Моргенштерн его спасет. Он ведь подставил мантию всесожжения под стрелу Хампердинка – ну и здесь что-нибудь придумает.
«Необъяснимый кусок про Иньиго». Что это было? Моргенштерн не мог хоть намекнуть, зачем это? Может, позднее разъяснится?
Кто был этот безумец на горе? Он таким и родился, без кожи? Как он похитил Уэверли? Он единственный похититель или их целая банда? И если банда, кто главарь?
И что же все-таки овладело Феззиком?
Тут мимо прошла красивая молодая пара. Она была беременна по самое не могу, и я пожелал ей Уэверли. А потом кое-что понял, и понял я вот что:
С тех пор как Лютик была лишь одной из двадцати первых красавиц на земле (по обещанию), скакала на Коне и дразнила Мальчонку, а затем появились Иньиго и Феззик, которым полагалось ее убить, – вот с тех самых пор мы вместе прошли долгий путь – мы, вы и я. Вы писали письма, не забывали меня, и вы не представляете, до чего мне это важно. Много лет назад я как-то раз на пляже в Малибу видел парня с девушкой – они обнимались, и у обоих на футболках было написано «УЭСТЛИ ЖИВ».
Восторг.
И знаете что? Мне эта четверка нравится. Лютик и Уэстли, Феззик и Иньиго. Все они страдали, все наказаны, кто-кто, а уж эти люди в сорочке не рождались. Я прямо чую, как против них выдвигаются ужасные силы. Прямо знаю, что жизнь их станет еще страшнее. Все ли выживут? В подзаголовке значится «гибель сердца». Чья гибель? И – что, пожалуй, еще важнее – чье сердце? Моргенштерн не даровал им легкой дороги.
И я надеюсь, на сей раз дорога наконец приведет их к счастью…
Флоринбург – Нью-Йорк
16 апреля 1998 года
