— Бэннон звонил мне. Следуя твоей логике, я должна была еще разок с ним переспать.
— Ничего подобного. Бэннон не имеет к тебе никакого отношения, а ты не имеешь никакого отношения к Бэннону. По правде говоря, Грейс, кому-нибудь давно следовало сказать тебе, что ты чудовищная эгоистка; будь это не так, ты бы ни за что не угодила в такую историю.
— Всего несколько дней назад я была интересной и красивой женщиной. Но стоило твоему брату отправиться на войну, как превратилась в эгоистичную поганую сучку.
— Такого я не говорила, хотя насчет эгоизма все верно.
— Что ж, если так, то я ухожу. Вряд ли мы можем и впредь оставаться подругами, Конни. Мне не нравится думать, что ты с неодобрением относишься ко мне, или к моему поведению, или к моим чувствам.
— Весьма сожалею, Грейс. Но ничего страшного, у нас и прежде бывали такие стычки. Ты остынешь, успокоишься…
— Успокоюсь? Да я в жизни не была так спокойна! Всего хорошего!
Грейс вышла из комнаты, закрыла за собой дверь, и, по мере того как она пересекала приемную, шаги ее все отчетливее звучали в такт оркестру, сопровождавшему полк. Затихли они, только когда Грейс дошла до машины.
Глава 4
И вот ночь и покой снизошли на них, они остались наедине. Оба лежали бодрствующие, удерживаемые ото сна тревожным ощущением близости другого, ощущением, которому не давало рассеяться едва уловимое дыхание, которое не было сном, и каждый это знал. Они снова были у себя на ферме, а не на театральной сцене фестиваля; уже час или более того, как ушел, пьяно распевая какую-то песню, последний гость; он добрался до шоссе и горланил до тех пор, пока его не подобрал идущий в сторону города автомобиль. Вновь на какое-то время наступила тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад и шумом воды, переливающейся через плотину. Затем послышались голоса двух мужчин на конюшне, не долгий стук копыт по булыжнику на дворе и почти сразу легкий, невесомый галоп на проселке, и скрип кожаных седел, и бодрые голоса верховых из Национальной гвардии, начинающих при свете луны свой долгий путь в сторону казарм.
Закашлялся ребенок.
Оба прислушались. Кашель на минуту-другую оборвался, потом раздался снова.
— Это Билли. — Грейс встала с постели. — Пойду дам от кашля что-нибудь. — Она надела халат и быстро вышла из комнаты.
Через несколько минут Грейс вернулась, на сей раз ступая в темноте медленно и неслышно.
— Он спросил про тебя, но я сказала, что ты спишь.
— А чего он хотел?
— Да ничего особенного. Просто сказал, что, если не спишь, может, заглянешь к нему. Но я ответила, что тебе завтра рано вставать. Не ходи к нему, Сидни. Это лекарство от кашля, оно еще вроде как снотворное, а Билли нужен отдых.
— Мне не понравилось, как он кашляет.
— Ничего страшного. Я измерила ему температуру — всего 36,9. Пусть поспит.
— Ладно. Но мне хотелось бы быть рядом, когда меня зовут дети.
— Им придется привыкать к тому, что тебя нет дома. — Грейс снова легла в кровать.
— Как это? А, ты про флотские дела.
— Ну да. Про что же еще?
— Ну, мало ли про что. Я все жду, когда ты попросишь развода.
— Правда? А я жду, что это ты скажешь, что разводишься со мной.
— Я подумывал об этом, но потом решил: к чему эта канитель? Коль скоро я и так уезжаю, то лучше всего, наверное, просто не возвращаться после войны. Во всяком случае, насовсем. С детьми мне, конечно, всегда захочется встречаться, но тут ты мне мешать не будешь. Верно? Я все эти годы считал тебя порядочным человеком, да в некотором отношении и сейчас считаю.
Грейс включила ночник и зажгла сигарету.
— Хочешь сейчас поговорить, Сидни?
— Поговорить?.. Как скажешь. — Он тоже закурил.
— Начнешь?
— Да нет, лучше ты. — Сидни пристально посмотрел на жену. Она не выдержала его взгляда и отвернулась.
— И все же.
— Ну что ж. Собственно, говорить особо не о чем. То есть я хочу сказать, никаких упреков и никаких препирательств, и снова упреков, и снова препирательств, пока ты наконец не сломаешься и не признаешь: да, у меня был роман с этим сукиным сыном. Ты не против, что я называю его так?
— Ничуть, на самом деле мне бы хотелось, чтобы ты назвал его сукиным сыном в лицо.
— Правда? Что так? Хочется, чтобы он вздул меня на твоих глазах? Вообще-то мог бы, наверное, хотя легко я бы не сдался, в этом можешь быть уверена. Интересно, как муж и любовник дерутся за тебя?
— Нет.
— Хорошо, потому что я смотрю на это дело иначе. Если твоя жена влюбляется в другого мужчину, естественно, хочешь убить ублюдка, я имею в виду этого мужчину. Не жену. Всякий раз, собираясь навестить мистера Бэннона в его кабинете, я обдумывал, как это скажу: «Бэннон, у тебя интрижка с моей женой». И р-раз, в челюсть. А может, иначе, может, никаких кулаков, а он просто скажет: «Ну да». В таком случае я не смогу потребовать, чтобы он просто оставил тебя в покое и перестал делать гадости. Потому что у него будет полное основание ответить: «Слушай, Тейт, ты уж как-нибудь разберись с собственной женой. Это ведь она ко мне бегает». И мне нечего будет сказать. Моя жена действительно ходит к нему на свидания, и если мне не хватило мужества пресечь эти поползновения, то это никоим образом не дает мне права приходить к человеку на работу с намерением избить его, ну и получить сдачи.
Иными словами, это я заслуживаю взбучки. И в каком-то смысле я ее получил. Получил то, что заслужил. Это, конечно, не делает твое поведение менее отвратительным, но, как говорят на скачках, мне нет оправданий. Лишнего веса вроде нет. Может, кормили плохо? Не знаю. Сорок лет. Профукал жизнь, профукал молодость. Ничего хорошего не сделал, буквально ничего. С войной мне сильно повезло. Я знавал ребят, которые прошли через такое дело, у одного или двоих крыша поехала, кто-то спился. Но по крайней мере флотская служба может стать новым началом, да и момент подходящий… Ну ладно, я тебе все откровенно выложил, теперь твоя очередь.
— Мне нечего сказать, — покачала головой Грейс.
— Давай-давай, ты ведь не для того затеяла разговор, чтобы меня выслушать. Выкладывай.
— Мне нечего сказать такое, что ты хотел бы услышать, — повторила Грейс.
— Ну так скажи то, чего я бы услышать не хотел. Поздно, знаешь ли, щадить мои чувства.
— Да, одну вещь я хотела сказать еще до того, как ты начал, но теперь в этом нет смысла.
— И все же.
— Ну что же. Я просто хотела попросить у тебя прощения.
— И я бы тебя простил, простил лишь за одно. — Сидни вновь прикурил сигарету от сигареты.
— И что же это такое?
