Сидни отогнал машину в гараж и заглушил двигатель, тщательно проверив перед этим уровень масла.
Джо, конюх, внимательно наблюдал за ним.
— Вы вернулись раньше, чем мы ждали, — сказал он.
— Да я всего на сутки ездил, — проворчал Сидни.
— А мы думали, дня на два, на три. Как там с флотом, все в порядке?
— Известно будет только через неделю, Джо.
— Слушайте, как же они ведут войну, если ума не хватает решить, годен человек для службы или нет? Один-единственный человек, а им со всеми приборами да машинками целая неделя нужна. По мне, так одного взгляда достаточно, чтобы увидеть: вы здоровы как бык, и зубы отличные.
— Хотелось бы верить. Ладно, Джо, утром поговорим.
— Представить себе не могу, что такие типы будут вам приказывать.
— Придется привыкнуть. До завтра.
— Завтра я хотел сказать вам, что увольняюсь.
— Почему? Мне хотелось, чтобы ты остался.
— Нет, спасибо. Я, конечно, подожду, пока хозяйка найдет кого-нибудь еще, только недолго, месяцами я ждать не могу. Разве что несколько недель. Честно говоря, работы у меня немного, и вроде впереди ничего не предвидится. Потому я и решил, что стоит уйти. Вместе с вами.
— А как же дети? — спросил Сидни. — Они рассчитывают на тебя.
— Вовсе нет. Их больше интересуют машины, игры всякие, спорт. А лошади — это так, есть они — хорошо, нет — не страшно. Если хотите совета, продавайте-ка всех, кроме серого для миссис Тейт и гнедого для себя. Он хорош в упряжи, а то я бы его продал, а после войны купил другого, такого же. В общем, сейчас я вам не нужен. Пусть этот пенсильванский немчик присматривает за серым и гнедым. Не переломится, за двумя-то лошадьми можно поухаживать.
— Да в чем дело, Джо? Два месяца назад я прибавил тебе жалованье. Женщину, что ли, завел?
— Я о женщинах не заговаривал, и вам не стоит. Может, я тоже в армию записываюсь. А что, лошадей могу подковывать, работу эту, видит Бог, знаю.
— Миссис Тейт будет не хватать тебя.
— Польщен, конечно, но с лошадьми я собираюсь завязывать. На стапелях платят гораздо больше.
— О Господи, на стапелях-то тебе что делать?
— А вам на флоте? Сейчас все меняется. Так вы хотите меня после завтрака видеть?
— Да. — Сидни внимательно посмотрел в его пустые голубые глаза, затем перевел взгляд на губы, беспрепятственно совершающие жевательные движения, — обе вставные челюсти, верхнюю и нижнюю, Джо оставил в кружке. Если у него и есть, что еще сказать ему, то только в тщательно продуманных выражениях. Сидни повернулся и пошел в дом.
На лестничной площадке перед спальней он вспомнил, что оставил в машине дорожную сумку, и потоптался, ожидая, что Джо принесет ее. Но того не было, и, постояв несколько минут, Сидни решил, что в ней нет ничего, что было бы ему нужно прямо сейчас, и открыл дверь в спальню. Грейс стояла к нему спиной в эпонжевом халате и развешивала льняной костюм, в котором встречала его на вокзале.
— К чему это ты там прислушивался за дверью? — спросила она. — И что, собственно, рассчитывал услышать? Рыдания? Решил, что все, что я говорила в машине, — это только для того, чтобы задобрить тебя? Думал, на колени встану?
— Довольно, а?
— Так чего все-таки ты ожидал? Чего к двери ухом прилип? Я ведь знаю, что ты уже давно там стоишь.
— Ждал, что Джо принесет сумку, — буркнул Сидни.
— Ну так вон он идет. Предоставил тебе уйму времени подслушивать. Договорились, что ли? «Джо, через пять минут принесешь сумку». Времени вполне достаточно. — Все это Грейс говорила, глядя в окно.
Сидни снял пиджак, швырнул его на кровать и сел в шезлонг.
— Знаешь, Грейс, вот он настоящий конец. Только что наступил. Мы никогда еще не были так далеки друг от друга. И если бы не это, если бы не эти твои слова, даже при том, что я услышал в машине, еще оставался шанс, пусть один из тысячи, что мы снова можем быть вместе.
— Лично я перестала на него уповать, — отрезала Грейс. — Ты что, забыл, я же сказала — иди, куда тебе заблагорассудится, с меня довольно.
— Помню, но позволь и мне все же кое-что сказать. Я действительно забыл сумку в машине. Забыл, потому что на уме было другое. И если уж быть откровенным до конца, это другое — то, что ты сказала мне, когда выходила из машины. Что ты бы была ко мне добрее, чем я к тебе сейчас. Это единственное, что ты могла мне сказать, единственное, что могло меня задеть. Ты вышла из машины, а я поехал в гараж, поставил машину, это было недолго, минута или две, но вполне достаточно, чтобы мне стало вдруг ясно: ты права. Перевернись все, и скорее всего ты действительно была бы добрее, чем я. Потом я еще масло проверял и все думал, как бы сказать тебе, что, может, все же стоит сделать еще одну попытку. Не потому, что мы долго прожили вместе и не из-за детей или чего-то еще. А просто ради справедливости. Если бы ситуация перевернулась, ты была бы терпимее. Добрее. Потом Джо задержал меня своими разговорами. Я хотел побыстрее отделаться, но он заявил, что собирается увольняться, ну, я и стал уговаривать его остаться. Это тоже заняло несколько минут. И между прочим, он все-таки уходит.
— Ну, я здесь ни при чем, это же твой любимец. Я-то бы давно уволила его и, кстати, все равно собиралась уволить, как только ты уедешь.
— Ладно, не важно. В общем, я вошел в дом, поднялся на второй этаж, и только тут заметил, что сумка осталась в машине; я подумал, что Джо принесет ее, как и всегда в таких случаях. Эти несколько минут на площадке дали мне возможность собраться с мыслями, а что еще важнее, Джо отдал бы мне сумку там, в холле, и не прервал бы нашего разговора. Здесь, в спальне.
— Ну, ты прямо Омар Хайям. Уж на одну-то ночь этой истории точно бы хватило.
— И все же, веришь ты мне или нет, хотелось бы закончить. А впрочем, я почти и закончил. Я подождал, Джо не появлялся, я вошел в спальню, и что же? Меня обвинили в том, что настолько противно моим принципам, что можно подумать, будто ты видишь меня в первый раз, будто мы не были с тобой одна душа и тело. Не знаю уж, сколько миллионов слов мы сказали друг другу за всю нашу совместную жизнь, но явно ни одного из них, и даже десяти миллионов, не хватило, чтобы показать тебе, во что я верю. Оказывается, все это время ты просто не слушала меня! Ничего из того, что я говорил — или, если уж на то пошло, делал, — не дало возможности тебе понять, что я за человек. Я не прочитал бы чужого письма без согласия того, кому оно адресовано, даже если бы от этого зависела моя жизнь. И не подслушал бы телефонный разговор и не шпионил бы под твоей или чьей-нибудь еще дверью. Вот и конец нашему браку. Я сказал это, потому что был зол. А теперь повторяю, и уже не потому, что зол, а потому, что он катился и катился под откос и вот достиг самого дна. Ты забыла меня. — Сидни засмеялся. — Меня даже подмывает переспать с тобой, чтобы увидеть, какова ты с другим мужчиной.
