– Но это я придумал его обыскать! – запротестовал Жан-Луи, зная, что ничего тем не добьётся, а Прохор только плюнул в сторону верблюжьих туш, от которых уже начало потягивать смрадом.
Карно я, конечно, не доверял, рукописи мы поделили надвое, свиток Прохора, это яблоко раздора, присоединили к моей части добычи, при этом француз лишь усмехнулся, но спорить не стал, заносчиво заметив лишь, что ему и половины хватит, чтобы нащупать смысл целого. На это я парировал, что Хаим смысл и без того знал, да только не зря приехал собирать целое из кусков. Впрочем, уговорились изучать всё вдвоём.
В деревне нас встретили настороженно, но, похоже, Хаим сюда не возвращался, да и мы не решились задерживаться дольше того, что было необходимо для пополнения запасов воды.
– Странное дело, что они сбежали, – тихо пробормотал Карно.
– Боялись, что догоним, так только хуже будет.
– На оставшихся четырёх верблюдах они бы ушли далеко от наших лошадей.
И то верно, кони еле плелись, утомлённые прошлой погоней.
– А каков ваш вывод? – спросил я, но вместо ответа услышал ещё один вопрос:
– Странное дело, что они сбежали, ничего не взяв. И сбежали не в Каир, где могли бы донести на нас.
– На это я и сам отвечу. Хаим читал многие эти манускрипты, и теперь имеет достаточно у себя в голове. Оставаться, чтобы мы выудили… чтобы вы – выпытали из его головы эти знания, он не желал. А в Дамаск он уехал, чтобы поскорее передать их кому надо. Сдаётся, что документы сами не имеют большой ценности.
– Ну, так отдайте мне, – буркнул он угрюмо.
– Конечно, отдам, – пообещал я так, чтобы до него донеслось обратное.
На привал расположились вёрстах в четырёх, а в Каир без спешки прибыли к вечеру другого дня.
Недели две исследовали мы ветхие манускрипты, некоторые из которых порой рассыпались у нас в руках. Скверная сохранность не позволяла читать их, но из разрозненных отрывков поняли мы, что Хаим искал упоминания последних сражений.
– Здесь есть указание на Мегиддо, в другом пергаменте упоминают Дамаск. Есть и ещё какие-то места, не слишком-то ясные, – подвёл итог Карно. – Мензале, например, я знаю, другие нет. Одно место как-то связано со Скандинавией, но возможно это Германия. В старых географических названиях легко ошибиться, и ещё легче вовсе ничего не понять.
– Неужели в годы битв высших сил существовал Дамаск?
– Это поздние сочинения, притом вторичные. Что-то вроде апокрифов. В генизе не могут храниться скрижали Завета. Много художественных оборотов. Их характер назидательный, как в Притчах. Писатели преследовали свои цели и ссылались на какие-то источники, общеизвестные для своего времени и утраченные в наше. То тебе Тит Ливий, то вдруг Диодор. Никакой системы. Да шучу, шучу, коллега.
– Но Хаим выбирал эти рукописи неспроста, – нахмурился я.
– Ему важно знать, что этих битв было множество.
На сём ложном выводе мне и хотелось пока оставить француза, ибо сам я понимал, что Хаим искал упоминания одного-единственного верного места, посему и увёл рассуждения в сторону. Я хотел оставить себе время на обособленные размышления, хотя понимал, что откройся мы взаимно, то могли бы скорее и вернее нащупать нужный путь. Беда, что никто не торопился делать этого первым, боясь сделать ход главным козырем.
– Это простая мысль. Война обычно состоит из многих баталий, некоторые из которых противоположны по исходу. Трудно представить, что противные силы собрались в одном месте, чтобы сразу решить дело – и никто не отлынивал и не опаздывал. Битва народов не означает, что у Лейпцига собрались бесчисленные толпы французов, русских, шведов и немцев с чадами и скарбом.
– Будьте серьёзны, Рытин, – сказал Жан-Луи, словно это не я призывал его к тому же. – В древние времена исход решался обычно одним главным сражением, и победители стремились истребить всех побеждённых, не давая пощады даже чадам.
– Но в нашем случае, по-вашему, не так?
– Не так. Некие колена, или, если угодно, расы, расселились по земле, и кто-то открыл охоту.
– Силы света и тьмы? – настаивал я.
– Я бы поостерегся употреблять такие слова. Они не прояснят вам картины, а лишь исказят неизбежным отождествлением вас как исследователя с первыми.
– Я прежде всего учёный. Эпиграфист.
– Все желают дружить с хозяином лошади, которая побеждает, – усмехнулся он.
Один из документов, со всеми предосторожностями извлечённый из недр Прохорова свитка ещё третьего дня, насторожил меня, и теперь я решился спросить своего опасного коллегу.
– Необычайно интересно, – проговорил я. – Умеете вы прочитать это?
Он с недоверием пересел на мой край, чтобы не брать в руки папируса, грозившего раскрошиться.
– Почему же вас заинтересовало сие письмо?
– Язык мне неизвестен, а знаки знакомы. Вы видели его раньше?
– Говорят, это знаки письма… – он запнулся, – библейских исполинов.
Я вздрогнул.
– Рефаимов? – уточнил я.
– Вы ведь не интересуетесь ими? – он усмехнулся и воззрился на меня со злобой превосходства, словно он был этим самым рефаимом, а я неправедным хананеем. – Где же, интересно, могли вы повстречать эти письмена?
Чтобы не упоминать валунов из Арачинских болот я рассказал о находках в Гелиополисе.
– Никто не сумел прочитать, – вздохнул Карно, и мне не удалось уличить его в неискренности. – Язык редкий и эпиграфов на нём мало, это вам не иероглифы.
– Иисус Навин со своим воинством позаботился о том, чтобы нечестивое семя вместе со всеми предметами их быта истребить навеки. А если бы их было больше, вы бы взялись за прочтение? У меня есть кое-какие зарисовки из Баальбека.
– Кое-какие?
– Их существует больше, но я нашёл их уже почти в темноте.
– Почему же не продолжили утром?
– Спешил в Дамаск.
– Нет, вы положительно интересуетесь исполинами. Вспомните, гигантов преследовали по всей земле!
– Вы снова о своём.
– Что поделать, тут дело нешуточное.
– Оно каноническое. И ещё в большей мере апокрифическое.
– Я размышляю о том, откуда вы могли о них слышать. Древнееврейского первоисточника вы не читали. Вульгата и библия короля Якова переводит рефаимов просто «гигантами». Впрочем, кажется, они упоминаются в списке племён, но без намёка на их сущность… А-а! Септуагинта. Я угадал?
– Не терзайте себя, я читал славянский перевод, который используется в нашем богослужении. Это существа довольно загадочные.
– Ещё более загадочными их сделали переводчики. То же слово пишут и как «мертвецы», так что о истинной сущности рефаимов без подлинной книги не догадаться. Странно, правда? Вообще же в еврейском языке слово это значит «призраки». Нет, вам это не безразлично. Иначе что занесло бы вас в Баальбек?
