– Знаю, – ответил я. – Надо спросить, сколько ему дали за то, чтобы упрятать меня сюда, и предложить больше. Если у вас не хватит денег, пошлите за консулом в Яффу, он всё устроит. Я выдержу ещё не более нескольких дней. Кстати, если уплатить вдвое, мы узнаем, кто устроил моё заточение.
– В том нет необходимости, ибо я и так это знаю. Я искренне хочу считать вас своим другом, – сказал он почему-то. – Но у меня имеются и недруги. Все они пожалели об этом. Кроме одного. Но в вас я хотел бы всегда иметь друга. Вы знаете, о каком враге я говорю? Это Карно.
Беранже взирал на меня твёрдо и холодно. Я сразу понял всё.
Ни единой нотки былой почтительности или вальяжности не оставалось в нём для меня, не то что тогда, когда мы ужинали под блёклым небом Бейрута. Он возвышался надо мной, опершись о стену с вмурованными в неё ржавыми прутьями, я же и сидя принуждён был пригибаться, дабы не упереться теменем в свод. Невольно припомнил я трепет, с которым, благоговейно согбенный, вступал я в Кувуклию Гроба Господня, и нестерпимо захотелось мне ещё раз припасть коленопреклонённо к мраморной плите, лобызаемой тысячами поклонников. Увы, находясь физически почти в таком же положении, духовно я находился далеко от места мечты моей. Я догадывался, конечно, что Беранже умышленно устроил так, чтобы я встретился с ним, находясь в тесной клетке и видя чистое небо. Правила, а паче них бакшиш вполне позволяли нам беседовать на диванах за кофе, вином и кальяном. Вероятно, он намеренно дождался, пока солнце повернётся лицом к окошку, дабы усугубить моё положение, вынудив меня созерцать этот ярчайший из знаков свободы, впрочем, возможно, он хотел напитать каморку мою светом, дабы ему легче читались ответы на моём лице.
– Лазар, кажется, увлекался математикой, его сын Сади что-то писал о тепловых машинах, – медленно, словно ленясь, произнёс я, прикрыв ладонью солнце. – Или ищете вы мертвеца?
– У меня прекрасная память на имена, – проговорил он, и слабый ветерок донёс до меня душистый запах табака его трубки. – Я немедленно навёл тогда справки о господине Муравьёве. Ваш посол в Стамбуле, разумеется, сообщил мне о нём. Однако когда сей Муравьёв отправился в Александрию с визитом к Мегемету Али, я достоверно выяснил через своего кузена, что он не мог знать Карно раньше. Хотя бы по причине того, что в то самое время находился в Персии. Я сделал вывод, что вы ошибались за давностью лет или намеренно лгали, но тут мне в руки попало это…
Он протянул мне из-за спины две книги и движением большого пальца по очереди распахнул титульные листы.
«А. Н. Муравьёв. Путешествие ко Святым местам в 1830 году» – прочитал я и горько усмехнулся. Что ж, вот и труд, к которому заранее я так ревновал. Издан, распространён по всему свету и в то время как я оживляю собой грязный застенок, он – салоны просвещённого Петербурга. Его обсуждают в литературных кружках, и в учёных кафедрах уж пишутся хвалебные рецензии. Не мог я думать, что узреть его сподобит меня Господь в столь незавидном положении.
– Не позволите ознакомиться?
– Сам жажду.
– Вы разве знаете по-русски?
– Книги настолько полезны, что для этого их не всегда надо читать, – усмехнулся он и словно спохватился: – Впрочем, как кому! Некоторых один взгляд на иную страницу может свести в могилу.
– Откуда она у вас? – мне пришлось несколько раз кашлянуть, чтобы прогнать из голоса хрипоту.
– Муравьёв любезно подарил её моему кузену, – признался Беранже. – Там имеется несколько добрых слов о нём. А эту доставили мне из Марселя.
«Н. Н. Муравьёв. Путешествие в Туркмению и Хиву в 1820 году» – значилось на втором титуле. Немалых усилий стоило мне сопоставить обе эти книги, но Беранже, поняв превратно мою ухмылку, пришёл на помощь.
– Тайна ваша раскрыта, – вкрадчиво произнёс он, склонившись ближе. – Шпионы, как вы и ваш друг, должны вести себя осмотрительнее, а не засыпать мир своими очерками направо и налево. Тщеславию надо давать отстояться по крайней мере лет пять, как сделал господин, – он пощёлкал пальцами, будто вспоминая, но на деле лишь издеваясь надо мною, – Дашков, иначе можно угодить впросак. Напишешь такой вот том, прославишься на полмира, а кто-то в другой половине угодит в тюрьму. М-да, Дашков был талантливый и очень предусмотрительный молодой человек, он дождался, пока все лица окажутся в безопасности… на этом и на том свете, и лишь после этого позаботился отвести удар и от себя. Я ведь, представьте, и не знал о существовании вашего друга Муравьёва-младшего до сего творения! Впрочем, из неловкой книги его узнал я другой интересный факт: кузен мой, что консулом в Александрии, путешествовал с ним из самого Константинополя и показывал красоты Нила. – Беранже наконец сел на свой диванчик и вытянул ноги. – Видите, как всё может находиться близко, но как трудно сплести воедино сведения, даже имея их все под рукой! Теперь далее. Когда вы в Бейруте упомянули сию славную фамилию, я, конечно, подумал на его знаменитого брата, генерала, Карского счастливца… Конечно, в отличие от него, Андре в силу возраста никак не мог встречаться с Карно десять лет назад. А Николя, как мы видим, в ту пору путешествовал по Каспийским окраинам. Значит, не кто иной, как Андре видел нашего Жана-Луи живым где-то на пути из Каира в Александрию, ведь кузен мой, посвящённый не во все подробности, не следил за каждым восторженным ахом будущего писателя. Занимательные страницы молчат о тайном рандеву, и, полагаю, не случайно. А о чём молчит его предшественник господин Дашков? – Он и сам помолчал, словно для иллюстрации своих слов. – Вам, – он вынул из-за пазухи руку и направил на меня свой отвратительный жирный палец с пронзительно голубым топазовым перстнем, – следует начать говорить, друг мой.
– Не следует вам называть меня своим другом, мсье, – перво-наперво ответил я. – И соблаговолите принять мой вызов. Надеюсь, поединок состоится вскоре.
Я наконец, понял, что показалось мне странным, когда мы впервые заговорили в Бейруте о Карно: не нервный перезвон колец о стекло бокала, а пронзительное сияние крупного камня, о котором незадолго до того упомянул Артамонов. Так Беранже и Россетти принадлежат одному тайному обществу! Что ж, художник не зря беспокоился, а вот я тогда опрометчиво не поднял тревоги.
– Об этом не может идти речи! – воскликнул он и радостно всплеснул руками. – Дуэльный кодекс не позволяет противникам фехтовать через решётку! Оставьте волнения на сей счёт, господин Рытин, «оставь упования всяк входящий сюда». Видите, какое уважение питаю я к вам, что даже поставил ваши фамилии рядом со слогом великого Данта. Здесь чрезвычайно удобное место. Юрисдикции что султана, что паши тут весьма условны, власть зыбка, и как повсюду в Турции источником её является местный эмир или мусселим. Посудите сами, выйти отсюда непросто, узники редко живут долго, болезни и нечистоты нещадно косят их. А даже выйдя стариком, разве вы сможете целиться без глаза или стрелять без руки, отрубленной, скажем, за кражу? Или вам просто переломают пальцы в пыточной. Там вы признаетесь во многом, а уж в знакомстве с Карно и подавно! – Он резко приблизил своё лицо к решётке и зашипел, почти не разжимая губ: – К чему вам муки? Вам, прожигателю жизни и чужих денег? Только не оправдывайтесь занятиями наукой! В наш век научились неплохо зарабатывать даже на стихах, что уж говорить о науке, которая позволяет иным молодым дарованиям жить в своё удовольствие! Зачем вы скрываете его? Кто он вам? Случайный знакомый – один из сотни, которых вы повстречали и можете ещё встретить на своём пути. К чему вам тратить жизнь и здоровье? Свобода ждёт вас – скажите только, где он?
