Из того, что с тысячи он спустил до полушки, я сделал вывод о важности дела в обратной к тому пропорции, и ответил, что исполнил-таки бездумно некоторую свою часть, но другую справил бы лучше не наскоком, а имея представление о цели. Он насупился и ответил, что не исполни я вовсе ничего, не иметь бы мне блестящих перспектив и не маячить на виду в самых верхах, но чтобы я и думать забыл о чьих-то целях. Поручения сии все точны и яснее ясного. Книгу сыскать – чего уж точнее. Положим, что из книги некто желает извлечь тайный язык для общения с ангелами (он сказал это слово в слово, друг мой!) так вам что за дело? Вы верите в язык Адама для общения с ангелами? Вы верите, что его можно отыскать в некоей книге, которую вас просят найти? «Не книгу, а рукопись книги», – поправил его я, на что он вскочил и при всей своей мягкости раскланялся, имея лицо бледнее чистого полотна в подрамнике Воробьёва. Неверно мы с тобой полагали, Алексей, что Дашков молчит о чём-то. Он молчит – о многом. Он имел несколько заданий. О серальской миссии он молчал не вполне удачно – кто-то заставил его начать оправдываться. Но чрезвычайной тайности задание он исполнил в Египте, и о том молчит совершенно, как Фенелла в опере Обера (ах, видел бы ты Телешову в её образе, друг мой!) Египетская экспедиция совершилась им тоже прежде прочих. То предприятие постарались прикрыть вуалью визита к Мегемету Али. Султану, дабы не обижался на прямые сношения со своим наместником, это представили как ревизию нашего консульства в Александрии, государю – как необходимость вступить в сношения с набиравшим силу пашой Египта, которого отложение могли не только ожидать, но и тому способствовать, и который мог бы помочь в грядущей войне с Портой.
Итак, я и в самом деле ощутил чью-то невидимую длань, когда мне не случилось занять должность в Синоде, на которую я претендовал и на которую поначалу имел все (верь мне – даже Высочайшие!) основания рассчитывать. Я собираюсь, выждав немного, открыть моим неявным попечителям то, ради чего мне, кажется, и устроили отправку в Египет, хотя стремился я в Иерусалим, ибо мною там обнаружен, но так и не отдан покуда один рукописный документ.
А покуда сижу я в должности своей синодальной на градус ниже, то и думаю, для какой цели и кого ради исполняю поручения. Заметь себе, что Франклин, иностранный член петербургской Академии, служил почтмейстером колоний, и вон что вышло.
Не знаю, когда смогу найти оказию для откровенного сего послания. Сожги это письмо (как и прочие) незамедлительно по прочтении, как я сделал с твоим.
А теперь последнее. Дашков состоит в родстве с нашим третьим секретарём Титовым. Он дядя его по матушке. Если случится тебе оказаться в Константинополе, ты знаешь, у кого невзначай спросить».
Его уверенность в том, что я интересуюсь делом этим, поколебала меня. Мы оба ведали нечто, что скрывали до поры друг от друга, но и оба же находились в убеждении, что вовлечены в тайную круговерть. Паутина лжи и подозрительности уже оплетала нас, мешая свободно изъясняться. Но оба мы знали, что есть в нас то, что мешает отступиться. Упоминание же языка Адама и вовсе сильно встревожило меня. Пустой звон Карно грозил обернуться набатом.
– Алексей Петрович, – раздалось издалека, и по голосу, доносившемуся из-за пышных ветвей акации, узнал я его обладателя, что поразило меня как удар грома, и я едва не разорвал лист, пытаясь скорее спрятать его в карман.
Владимир Титов медленно вышел ко мне, и его подчёркнутая деликатность пуще самого его явления поразила меня своей расчётливостью. Появиться удобнее всего ему было со спины, возможно, первоначально так и произошло, но после сделал он крюк, чтобы не заподозрил я его в подглядывании за своим укромным чтением. Я осмотрелся. Вот и холм, глядя с которого в трубу, мог он и читать послание наравне со мной… ведь дал же дочитать, прежде чем появиться, а времени прошло всего-то, чтобы успеть ему за кустами натянуть на уста узенькую улыбку. Впрочем, сразу одёрнул я эти свои мысли как вызывающе комичные… и тут же похолодел, узрев, как карман его сюртука топорщится похожим на трубу предметом!
– Люблю дипломата за то, что он не жертвует несносной в наше подражательное время страсти оригинальничать, – говорил он, приближаясь. – А я всё думал, кто же этот человек, так похожий на наших – костюмом и осанкой? Мы с вами точно два голландских червонца.
– Владимир Павлович, – я шагнул ему навстречу. – Вот неожиданная встреча!
– Не ожидали встретить меня вовсе или только сейчас? – он вцепился в моё невинное замечание будто хорошо натасканный пёс.
Трудно признаться, но в тот час нашлось бы немного людей, встречаться с которыми я не желал, но ещё труднее признаться в том, по какой причине я не мог терпеть его общества. Вовсе не внушения Муравьёва, а совершенное всезнайство этого человека, из числа тех, которых стоит только тронуть пальцем, чтобы из них полилась всемирная учёность. Ведь таким же был и я.
– Пожалуй… второе.
– А когда ожидали бы? – видя моё раздражение, поспешил он объяснить: – Я к тому только, что невольно мог помешать вам читать, посему, если докучаю вам…
– Вы помешали. Хоть я уже кончил чтение. Письма от близких.
– Муравьёвы приходятся родней вашему семейству? – хитро улыбнулся он.
– Почему вы спрашиваете?
– Письмо мог передать вам генерал Николай Николаевич, ведь вы, кроме него, никого не встречали. Родные ваши не могли знать о вашем освобождении, так кто же мог слать вам в Константинополь?
– Строго рассуждая, могли знать не об освобождении, а о заточении, например, от моего секретаря Прохора Хлебникова.
– Ах, да, этот ваш секретарь! А, кстати, где же он сам?
– Впрочем, вы правы, это письмо от моего близкого друга Андрея Муравьёва, – вспыхнул я, уже готовый к ссоре, и предпочтя рассуждения о нём рассуждениям о Прохоре, ставшим для меня с давних пор словно надежнейшим залогом спасения, – а вы явились ко мне из-за этого?
Владимир неожиданно отступил, и я увидел приветливое лицо доброжелательного молодого человека, лёгким поклоном предлагавшего своё общество для променада, словно не он только что настойчиво изображал жандарма.
– О, нет, я шествовал на тот холм, и когда уже поднимался, приметил вас. Не желаете прогуляться со мной? Наверху прохладно, сегодня северный ветер дует порывами, но именно посему, возможно, нас ждёт незабываемое зрелище.
Тропа вела нас извивами между каштанами и виноградом, то открывая то скрывая сияющий гладкий залив, созерцать который с высоты оказалось необыкновенно занимательно. Титов уверенно описывал все виды дерев и свойства плодоношения.
– И многие здесь ведали о моём заточении? – вставил я, когда он пустился вещать о травах.
– О, нет, но я в числе посвящённых.
«А в числе посвящённых во что ещё состоите вы?» – едва не слетело с губ моих, но я вовремя одумался: выдать свои подозрения и навлечь гнев врагов мне доводилось не раз, но ни разу не продвигало меня к цели и не приносило ответов.
