Мальчик остановился на безопасном расстоянии от незнакомцев. Он хотел забрать свой ящик, но побаивался — вдруг этот великан не одобряет издевательств над животными?
— Сам сделал? — спросил Боганис.
Мальчик кивнул.
— Отлично, — пророкотал Травер и протянул ему ящик.
Мальчик начал осторожно приближаться.
— Да не бойся ты, мы не кусаемся, — улыбнулся Боганис.
Казалось, эти слова не очень-то убедили мальчишку, но он ужасно хотел вернуть свою игрушку.
— Приятель, не подскажешь, куда все подевались? — Боганис старался говорить как можно приветливее.
Мальчик был теперь так близко, что мог достать до игрушки. Травер, продолжая улыбаться, протягивал ему ящик.
Молниеносным движением мальчик выхватил его из рук Травера и хотел убежать, но реакция индейца оказалась быстрее.
— Подожди немного, — пробасил он, все еще улыбаясь, и крепко схватил озорника за руку. — Расскажи-ка нам, что тут произошло и куда все делись?
Мальчик с ужасом смотрел на Травера, будто не мог поверить, что ему ничто не угрожает.
— Д-да, но… н-н-но… но ведь… эт-то День Тока, — заикаясь, сказал он. — И все люди в д-д… Доме Тока.
Мужчины переглянулись.
— Все? Весь поселок? — переспросил Боганис.
Травер отпустил мальчика, который прижал ящик к себе, как будто это был щит, заслонявший его от великана, но убегать тот не осмеливался.
Мальчишка кивнул:
— Д-д-да, к-конечно. Т-т… т-так положено.
Боганис понял, что изменился не только внешний вид Пеша. Насколько он помнил, поклонение Току раньше не было тем, что люди воспринимают всерьез.
— Почему же ты не пошел?
Глаза мальчика забегали.
— Я… я… Я не х-хочу, — сказал он, решившись.
Когда Боганис положил ему руку на плечо, тот вздрогнул, сжался, и стало понятно, что тот приготовился к оплеухе.
— Как тебя зовут?
— Т-т-тобис.
Травер попросил его показать, где находится Дом Тока. Тобис был явно не в восторге от этой просьбы, но возражать не стал.
— Эт-то… не оч-чень д-далеко, — сказал он и повел путешественников вдоль переулка.
Мальчик оказался прав. Когда они подошли к перекрестку, тут же показался и Дом. Он стоял на отдельной скале чуть в стороне от поселка.
— Я его раньше не видел, — сказал Боганис. — Когда ж его построили?
Мальчик переводил взгляд с Боганиса на Травера и обратно. Он явно не хотел отвечать, но побаивался незваных гостей. Глаза Тобиса забегали.
— Э-э… эт-того я… н-не з-знаю. П-постр-роили, и… в-все.
Круглое здание не походило ни на одно здешнее строение. Побеленные каменные стены с маленькими круглыми окнами и черным просмоленным куполом, на самом верху которого стоял тонкий зеленоватый медный шпиль. Постройка напоминала грозное неведомое существо, которое зорко наблюдало за поселком с высоты скалы. Мрачное впечатление усиливалось вязкой массой черных туч, собравшихся прямо над Домом.
Тобис вопросительно посмотрел на Травера.
— Я… Я н-не п-пойду т-туда, — сказал он.
Травер кивнул, и в ту же секунду мальчик исчез, как полевая мышь, заметившая в небе коршуна.
— Хотел бы я знать, чего он так испугался? — проговорил Боганис, когда они шли по тропинке к зданию. Каменная лестница вела к двери под аркой. Над обитой железным листом дверью застыл большой каменный глаз, пристально смотревший на путников, а из-за нее самой слышалось протяжное пение. Когда Травер толчком распахнул створку, их с Боганисом ослепил яркий свет в большом зале, в который они попали. Освещалось помещение не через круглые окна, а от бесчисленного множества маленьких ярких лампочек, которые свешивались со сводчатого потолка, подобно ярким звездам, заполняя зал ослепительным солнечным светом, так отличающимся от серого сумрака снаружи. К потолку в центре помещения была прикреплена круглая медная блестящая пластина. Под ней на возвышении в полу находилась наполненная водой или какой-то другой бесцветной жидкостью серебряная чаша, в которой легко мог бы поместиться взрослый человек. Рядом с ней стоял старик с короткой седой бородой, который помешивал жидкость длинным жезлом. Вокруг на скамьях, установленных рядами как в цирке, сидели люди.
Теперь до Боганиса и Травера дошло, почему в поселке не было ни души, разумеется кроме мальчугана. Все жители Пеша находились здесь. Зал набит битком одетыми только в белые одежды мужчинами, женщинами и детьми. Только старик, стоявший возле чаши, поверх своего белого одеяния накинул черный плащ.
У всех вокруг голов красивыми узлами на затылках повязаны белые ленты с изображенным впереди глазом. Боганис и Травер не успели разобрать слов песни, потому что, как только они вошли, собравшиеся петь прекратили, а старик застыл у чаши со своим жезлом. Над залом повисла томительная тишина, и сотни глаз устремились на нарушителей процедуры.
Боганис и Травер сняли шляпы.
— Добрый день, — приветливо сказал Боганис. — Извините, что мы вам помешали. Честное слово, мы этого не хотели. Мы — приезжие.
Старик осторожно сошел с возвышения. Держась за жезл, на конце которого была круглая серебряная пластинка, он проговорил слабым, надтреснутым голосом:
— Входите с Током. Садитесь и побудьте сегодня с нами.
Но найти места оказалось не просто. Тишина в зале нарушилась беспокойным ропотом, пока люди сдвигались на скамьях плотнее и освобождали гостям сиденья.
Боганис и Травер опустились на скамейку, и кто-то протянул им две белые повязки. И только когда мужчины их надели, опять наступила полная тишина. Старик вновь поднялся на возвышение и начал помешивать жезлом воду, а остальные запели.
Сначала Боганис и Травер не могли разобрать слов. Им казалось, что отовсюду вокруг, в такт словам и движениям старика, звучит иностранная речь или просто бессмысленные слоги. Песня звучала все громче и громче, когда вдруг неожиданно прекратилась. Над залом вновь повисла тишина, разрываемая лишь плачем младенца и шорохом от перемешиваемой в чаше жидкости. Затем послышался скрипучий голос старца.
— Ток… есть… всё, — возвестил он и медленно крутанул жезл в такт словам. Один поворот жезла на одно слово.
— Ток… есть… всё, — повторили собравшиеся.
— Ток… есть… ничто, — торжественно проговорил старик. Казалось, что с каждым поворотом его слабый голос звучит чуть громче.
— Ток… есть… ничто, — повторили сидящие. Их ответ теперь тоже звучал мощнее.
Боганис попытался выказать свое доброжелательное отношение к присутствующим и тоже повторял слова, но Травер не издал ни единого звука. Чувствовалось в происходящем что-то неладное.
