– Дядя Вадя… – проскрежетал я зубами. – Как он мог! Ведь он папин родственник! А волосы мамины ведьме принес! Предатель!
– Это лишь одно из его злодеяний, – сурово проговорил Ликантроп. – Именно на него набросился – но не смог убить – Ярро. Однако этот человек убил волка, который его пощадил. Да еще и запечатлел свое предательство на фотографии, а потом вставил этот снимок в свою книгу, решив похвалиться предательством перед другими людьми. Кроме того, не забывай: именно он отдал мясо оленя, убитого Ярро, твоим родителям. Именно он, по сути дела, сделал тебя оборотнем. Так что волосы, принесенные ведьме, – это всего лишь один шаг в череде других шагов, которые он совершал, идя по пути, проложенному для него ведьмой Ноктуа.
И я снова вспомнил слова совы: «Если он убил пощадившего его – человека ли, зверя, – навеки проклят будет, навеки силам зла душу отдал, теперь он легкая добыча!»
– Погодите, я не понимаю… – растерялся я. – Говорите, путь для него прокладывала Ноктуа? Но я помню, она сказала: «Теперь из него, как из глины, любой колдун или ведьма лепить может что хочет. Хоть дурное, хоть хорошее. Кому понадобится слуга – для того и добыча». Почему же вы не опередили ее? Почему не образумили дядю Вадю? Почему не начали лепить из него только хорошее?
– Потому что именно от него в свое время сбежала Барра, потрясенная его жестокостью. Он стал жертвой зла еще тогда, когда утопил ее детей. С той минуты он стал слугой других сил – тех, с которыми я пытаюсь бороться.
– Вы просто не стали с ним связываться, да? – зло спросил я. – Или не захотели? Но вы ведь знали, сколько зла он совершит! Знали, что меня сделает оборотнем! Почему его никто не остановил, не наказал?
– Ты поймешь это очень скоро, – сказал Ликантроп. – Если не поймешь сам, я тебе объясню немного позже. А пока о мести. Ты можешь отомстить этому человеку за все. Расправиться с ним.
– Как это? – хлопал я глазами. – В полицию на него заявить, что ли? Или маме с папой рассказать, что он натворил? Но для этого надо сначала человеком сделаться!
– Не совсем так, – мягко сказал Ликантроп. – Вернее, совершенно наоборот. Месть – это условие твоего превращения в человека. Тройная месть! Это и есть испытание для тебя как потомка невров, достойного сражаться за судьбу человечества.
– Как это?.. – повторил я, стараясь не смотреть на свое отражение, потому что настолько глупой физиономии в жизни не видел.
– Как сражаться за судьбу человечества? – повторил Ликантроп. – Ты успеешь об этом узнать, когда пройдешь испытание.
– Нет, я хотел спросить, что это такое – тройная месть?
– Тебе надо трижды отомстить своим врагам. Этот человек – лишь один из них. Думаю, с ним ты легко справишься.
– Но как? – растерянно спросил я.
– Например, напугав его до смерти, а потом убив, – подсказал Ликантроп. – В таком обличье, как сейчас, тебе это будет сделать не слишком трудно. Ты только представь… Представь!
Я представил…
…Я представил, как брожу под окнами дяди Вади, шурша травой и тихо подвывая. Он живет на втором этаже и конечно услышит.
Выглянет, крикнет сердито, думая, что это бродячая собака привязалась:
– Пошла! Пошла отсюда!
И в это время я прыгну с земли прямо на балкон. Я смогу, я знаю! Прыгну – и свалю дядю Вадю, и еще успею прорычать:
– Это тебе за все! За моего отца-волка! За то, что ты волосы моей мамы украл!
И перерву ему горло, и буду смотреть, как кровь из раны льется.
А он еще успеет простонать:
– Антошка, да ты что… я ж тебя из роддома забирал…
И дернется, и умрет.
А я, наверное, начну лизать его кровь – горячую, солоноватую, дымящуюся…
Я еще успел метнуться в кусты, прежде чем меня вырвало.
Когда вылез, тот волк, который с нами с Ликантропом остался на берегу, смотрел на меня ну натурально вытаращенными глазами!
Может, он никогда не видел, как волка рвет. А может, ни один волк, которого рвет, не кидается в кусты.
Ну, я же не как волк кинулся, а как человек.
Ликантроп тоже на меня смотрел… вприщур, но без особого удивления. Вернее, вообще без удивления.
– Насколько я понимаю, отомстить ему ты не сможешь, – проговорил он, словно приговор произнес.
Я слабо кивнул, понурясь.
Волк вдруг сжался в комок и изготовился к прыжку. Глаза его сверкнули лютым красным светом.
Ох, как он меня ненавидел!
Но почему? Только что относился ко мне вполне терпимо! Можно сказать, по-братски…
И вдруг до меня дошло!
Сторожа краем глаза волка, я повернулся к Ликантропу.
– Он что, тоже из… – Честно, я хотел сказать: «Из этих, из оборотней?» – но как-то сорвалось с языка: – Тоже из наших?
Белый волк сверкнул глазами:
– Из твоих, вернее. Он не оборотень, однако вы одной крови. Его отец был братом Ярро. И он, конечно, не может понять, почему это ты не можешь отомстить за своего отца.
Я тупо уставился на своего, не побоюсь этого слова, двоюродного брата.
Наверное, если бы мне показали его вчера, я бы в обморок грянулся. Или со смеху покатился бы: как это – волк человеку кузен?! А сейчас… наверное, уже просто удивляться устал. Удивлялку заело, как папа говорит, когда я приволакиваю три трояка по французскому подряд и родителям надоедает восклицать: «Да как же так можно, Антон?!»
А когда появляется четвертый трояк, папа и говорит: «Ну все, удивлялку заело! Пора принимать экстренные меры!»
И садится вместе со мной зубрить формы сюбжонктива
[8] или устраивает диктовку на слова с о, eau или au…
[9]
Папа, мамочка! Вернусь ли я к вам?! Ведь одно условие из тех трех, которые необходимы для моего обратного перевоплощения, я выполнить точно не смогу – и к гадалке не ходи, Ликантроп это сразу просек.
Проведал, так сказать. Ну, на то он и ведливец.
– А обязательно надо все три условия выполнить? – убитым голосом спросил я.
– Надо, обязательно, – подтвердил Ликантроп. – Иначе ты навсегда останешься волком. Не оборотнем, а именно волком, который будет нападать на всех, кто окажется рядом. Самые свирепые звери как раз получаются из тех невров, кто не прошел испытание.
– Но я уже точно не выполнил одно условие, – проскулил я.
– Даже два, – сурово ответил Ликантроп.
– Как два?! Вы мне только про одно говорили! – возмутился я.
