Он завертел головой, стараясь разглядеть призрак Сулунгу Оненко, но Сиулиэ дернула его за руку:
– Живому нельзя с мертвыми разговаривать. Дальше пошли!
По пути Сиулиэ здоровалась с новыми и новыми буникэн, и Никита только диву давался, что Сиулиэ знает здесь, кажется, всех.
Постепенно он сообразил, что те призраки, которых вообще не различить и не расслышать, те, которые оставляют лишь слабые следы во прахе, пришли в Буни вообще в незапамятные времена, а чем лучше какой-нибудь буникэн виден и чем более четкие следы оставляет, тем меньший срок миновал со дня его смерти.
«Значит, – догадался Никита, – если моя мама здесь, я смогу ее разглядеть! Она ведь не очень давно умерла. Я попрошу Сиулиэ с ней поговорить, пусть спросит, почему ее нет с нами, почему она погибла!»
Он вертел головой, всматриваясь в новые и новые призрачные лица, но маму по-прежнему не видел.
И вдруг издали донесся резкий свист ветра. Буникэн так и бросились врассыпную! Лица тех, кого можно было разглядеть, выражали ужас, и все призраки явно спешили оказаться как можно дальше от пришельцев, с которыми только что были очень приветливы.
Им удавалось скрыться тем легче, чем круче завивался вихрь вокруг Сиулиэ и Никиты. Чудилось, что кто-то со страшной силой метет прах со стороны реки.
Что это? Ветер ни с того ни с сего поднялся? Или…
– Харги, – хрипло, даваясь прахом, который так и лез в рот и нос, пробормотала Сиулиэ. – Беда, Никито́й! Если харги тебя увидит, если поймет, что ты живой человек…
Она осеклась, но Никита и сам понял, что это будет именно тот случай, когда даже Сиулиэ окажется бессильной помочь ему спастись.
– Бежим? – предложил Никита. – У него же какие-то култышки вместо ног! Мы быстрей бегаем, особенно ты.
Однако Сиулиэ покачала головой:
– Харги передвигается и на ногах, и на руках, и на голове. От него не убежать даже мне!
Но вдруг нахмуренные брови Сиулиэ разошлись. Она с силой начала тормошить Никиту, заставляя его вынуть руки из рукавов и спрятать их внутрь куртки, а потом надвинула ему на лицо капюшон энцефалитки и велела как можно ниже склонить голову.
– Молчи! – прошипела она. – Все время молчи! Я постараюсь обмануть харги!
И схватила его за плечо, удерживая на месте, потому что ноги Никиты так и норовили пуститься в бегство!
Теперь Никита ничего не видел, кроме летящего по его ногам праха, но вдруг свист ветра прекратился, и он услышал голос – тяжелый, неуклюжий, грубый, словно при каждом слове говоривший перекатывал во рту камни:
– Погоди, май!
[31] Постой! Кого это ты ведешь?
– Разве не видишь, харги? – ответила Сиулиэ с таким спокойствием, что можно было подумать, будто она ничуточки не боится жуткого чудища. И только плечо Никиты чувствовало, как дрожит ее рука.
Да, Сиулиэ с трудом сдерживала страх!
– Разве не видишь? – повторила она. – Мугдэ – душу умершего человека – веду в Буни.
– Душу ведешь? – перекатил камни во рту харги. – А мне сдается, это не душа, а живой человек…
– Что ты говоришь, харги?! – возмущенно воскликнула Сиулиэ, но Никита почувствовал, что рука ее задрожала еще сильней. – Разве человек так низко опускает голову? Разве закрывает лицо? Разве руки в рукава не просовывает? Видел ты у человека такую одежду? Это бунэ – саван, – а не одежда! Разве человек молчит все время? Разве человек не побежал бы от тебя со всех ног?..
– Твоя правда, май, – согласился харги. – Теперь вижу, что это душа, которая идет к своему пристанищу. Но только почему ведешь ее ты, а не какой-нибудь шаман?
– Ша… шаман? – на мгновение растерялась Сиулиэ. – Когда этой душе настало время в Буни следовать, все шаманы заняты были. Кто каса – поминальный обряд – вершил, кто больного лечил, в бубен бил, кто над новорожденным камлал и звал своих добрых духов-сэвенов, чтобы всю жизнь они охраняли человека…
– И поэтому ты эту душу сама повела, май? – пренебрежительно проворчал харги. – Но это непорядок. Ты же знаешь, что только шаман может вести душу в Буни! А ты всего-навсего май. А-айх!
Харги вдруг закашлялся, давясь. То ли взметенный им самим ветер попал в глотку, то ли, что вполне возможно, недожеванный термос Вальтера до сих пор давал о себе знать.
И Никита снова мысленно поблагодарил Вальтера.
– Ладно, – буркнул харги, наконец прокашлявшись. – Раз ты уже здесь, так и быть, веди эту душу дальше. Но ты должна помнить, май, что законы для Верхнего и Нижнего миров установили не мы с тобой, а великий Эндури-Ама, бог-отец, когда создавал небо и землю. А ты нарушила закон моего мира, значит, должна расплатиться. И ты знаешь чем!
– Знаю, – прошептала Сиулиэ так тихо, что Никита едва расслышал ее голос. – Я расплачусь, клянусь отцом своего рода, Мапой-медведем!
– Ну, тогда иди, – довольно прорычал харги, – веди душу куда надо!
Никита почувствовал, что рука Сиулиэ надавила на его плечо, заставляя сдвинуться с места, и он с трудом сделал дрожащими ногами шаг, потом еще шаг…
Сиулиэ шла рядом молча – ну и Никита не решался слова сказать, хотя ему очень хотелось спросить, что имел в виду харги под расплатой.
Наконец Сиулиэ вздохнула и проговорила:
– Снимай капюшон. Давай смотреть, может быть, здесь увидим душу Улэкэн.
Никита мигом забыл про все на свете. Сунул руки в рукава, стянул капюшон, и принялся внимательно всматриваться в силуэты и лица буникэн, которые снова и снова попадались навстречу.
Но мамы не было…
Они шли долго-долго, и вот впереди показалась высокая стена, плетенная из ивовых прутьев.
– Что это? – удивился Никита.
– Буни закончился, – пояснила Сиулиэ. – Там, за стеной, начинаются дёргиль – дороги шаманов. Души туда выйти не могут.
– Но я так и не нашел маминой души, – разочарованно сказал Никита, – что же это значит?! Может быть, ты ее видела?
– Нет, я ее не видела, – задумчиво оглядываясь, пробормотала Сиулиэ. – Может быть, ее здесь вообще нет? Может быть, Улэкэн забрал Луна?
[32] Говорят, он берет к себе души красавиц, которые умерли молодыми. А может быть, небесные люди взяли ее – перебирать самоцветные каменья по ночам, чтобы на небе сияли огоньки-звезды? Я не знаю, где она…
Тут Сиулиэ осеклась, а потом тихо сказала:
– Но подожди! А это еще что такое?!
И она вдруг побежала к какому-то обитателю загробного мира, который ничем не отличался бы от прочих, когда бы не корчился и вообще не совершал каких-то странных, пляшущих телодвижений… Если, конечно, это слово возможно употребить по отношению к бесплотному призраку! Похоже было, что он тащит что-то, пытаясь это скрыть под своим бунэ, саваном, однако это неведомое пытается вырваться и убежать.
