Никита двинулся вперед. Шел-шел – и наконец заметил, что местность вокруг изменилась. Плетеный забор исчез, и Никита понял, что находится уже не в Буни, а в каких-то других землях.
Эти земли были очень похожи на обыкновенную тайгу. Стеной стоят деревья, почти лишенные листвы, под ногами пожухлая трава…
А вот какая-то тропа. Там и сям виднелись следы торбасов, и Никита догадался, что здесь ступала уже не босая бестелесная нога буникэна – здесь проходят шаманы!
И все же это не был тот мир, в котором живут люди. Это был особый мир, будто подернутый вечными бледными сумерками и освещенный только далекими-далекими, почти неразличимыми звездами.
Странная страна… Не страна смерти, но и не страна жизни.
Страна колдовства!
Возле тропы торчали три столба – три грубо обтесанных ствола.
– Что ты видишь, нэку? – спросил тот же голос.
Нэку – это обычное среди нанайцев обращение старших родственников к младшим.
Что же это получалось? С Никитой говорит какой-то его родственник? Тот самый, который оставляет птичьи следы?!
Да уж не тот ли это Ворон, о котором упоминала Сиулиэ? Предок Ворон?! Тот самый, который спасал его в болоте? Тот самый, который предупреждал об опасности в городе?
– Гак, гак! – послышалось одобрительное восклицание, и Никита понял, что угадал.
– Три столба, – с трудом (горло почему-то саднило как при ангине!) выдавил он.
– Это не простые столбы: они называются торокан, – рассказал предок. – На них сядут духи-помощники, которых мы к тебе позовем. Но пока ты должен войти в дёкасон – дом, который принадлежал твоим прадедам-шаманам.
Никита присмотрелся.
В самом деле – впереди находилось какое-то строение. Честно говоря, больше всего оно походило не на дом, а на грубо построенный амбар о восьми ногах: что-то вроде бабки-ёжкиной избушки на курьих ножках.
Вернее, многоножках…
Да, шаманское обиталище выглядело не больно-то приглядно и казалось довольно заброшенным: ограда повалилась, из земли и травы торчали какие-то давно упавшие деревянные фигуры. Лестница, по которой можно было бы взобраться к двери, тоже валялась в стороне.
Никита шагнул было мимо ограды, но тотчас остановился.
Предки – значит старики. К тому же не вполне понятно, живые они или мертвые. Может, здесь вообще некому порядок навести.
Выходит, придется это сделать ему.
Не без труда подняв невысокую ограду, он поставил ее на место и укрепил, подперев сучьями покрепче. Потом отряхнул от земли и травы деревянные фигуры, расставил их вокруг дёкасона и долго смотрел в узкоглазые лица.
Это были изображения его предков. Судя по потемневшему дереву – очень далеких! Чего они только не навидались на своем веку! Наверное, они знали всё на свете.
– Где моя мама? – спросил Никита шепотом.
Ни одна фигура не ответила, только над головой что-то резко прошумело, будто птица какая-то пронеслась.
И снова раздалось одобрительное:
– Гак! Гак!
Похоже, предку Ворону понравилось, что потомок навел тут подобие порядка. Типа, похвалил.
Никита двинулся вперед, размышляя, что может его ждать в этом шаманском дёкасоне. Деваться некуда – придется туда войти, хотя и страшновато. Вот если бы рядом была Сиулиэ…
Ах, как ему не хватало сейчас Сиулиэ! В его душе обида мешалась с тоской по ней, такой веселой, храброй, смешливой, сообразительной и надежной. Неужели они больше никогда не увидятся?! Если бы Сиулиэ снова появилась, Никита, конечно, сделал бы вид, что сердится, но быстро простил бы ее…
Он даже оглянулся в надежде, что сейчас Сиулиэ вдруг откуда-нибудь возьмется, но вокруг по-прежнему было тихо и пусто.
Лесенка, которую Никита поднял и прислонил к помосту перед входом в дёкасон, казалась такой шаткой и ветхой! Не верилось, что она выдержит его вес – пусть и небольшой, но все-таки вес живого человека, и он был почти уверен, что не доберется до верха – так угрожающе трещали ступеньки! – но все же каким-то образом дополз до щелястой двери и толкнул ее.
И тотчас от него словно черные мыши порскнули в разные стороны!
Нет, это были не мыши – это были какие-то голокожие, осклизлые, многоногие существа с мерзкими человеческими лицами!
Они добежали до стен, шмыгнули в щели, но, похоже, быстренько поняли, что Никита перепугался не меньше, чем они, а потому начали высовывать свои наглые носы и нахально поглядывать на Никиту. Некоторые даже дразнили его маленькими красными языками, ужасно похожими на тех противных червячков, которыми любители аквариумных рыбок кормят своих лупоглазых холоднокровных питомцев.
Бр-р, пакость ужасная!
Кажется, эти червячки называются трубочниками.
Почему-то Никите казалось очень важно вспомнить, как именно эти червяки называются. Он потратил на это некоторое время, и голокожие твари совсем осмелели: вылезли изо всех щелей и начали к нему подкрадываться. Вид у них, со всеми этими ужимками, был довольно смехотворный, однако Никита прекрасно понимал, что, если местные обитатели до него доберутся, весело ему не будет!
Была бы какая-нибудь щетка, он бы в два счета вымел эту нечисть наружу! Что-то подсказывало ему, что они забрались в дом именно потому, что им не шибко по нраву осенняя тайга. Очень может быть, там им настал бы конец.
Вот и прекрасно. Только чем бы их все же вымести…
Не успел Никита об этом подумать, как перед ним на пол упало большое воронье перо. Иссиня-черное, крепкое, густое!
Из него получилась бесподобная метелка! Стоило слегка повести пером по полу, как в рядах красноязычных противников настало явное смятенье. Никита размахнулся пером посильнее… И в то же мгновение рядом зазвучал громкий голос, который он уже слышал, – голос предка Ворона:
– Ганин, злые духи, прочь идите!
Бэ, человека отравляющий, и ты прочь иди!
Бусиэ, человека истощающий, тоже прочь иди!
Орки, человека убивающий, вместе с другими прочь иди!
Через какое-то мгновение ни одной твари уже и в помине не было.
Никита огляделся.
Он находился словно в небольшой прихожей. С одной стороны – дверь на улицу, куда только что были выметены злые духи. А с другой – еще одна дверь.
Никита заколебался, открывать ли ее, как вдруг услышал слабые голоса:
– Мы твоя родня, приходи!
Никита решился – и распахнул дверь.
И ноги у него подкосились. В глазах помутилось.
Комната была совершенно пуста, но в ней словно красные волны ходили и шумели, шумели голоса…
