Сам Захар не задумывался над характером Астры и не подвергал его анализу. Это делала Марина. Она получала удовольствие, сродни мазохистскому, сравнивая себя и подругу, - разумеется, в пользу последней. Степнова завидовала ей, поэтому испытывала особенную сладость в любовных объятиях мужчины, который собирался жениться на Астре. Словно в мгновения соития становилась ею, перенимала ее образ, завладевала частью ее души. Никакой другой мужчина не мог дать Марине этого непередаваемого ощущения перерождения.
Иваницын в тонкости не вдавался. Он был поверхностным человеком, поверхностным любовником и поверхностным мужчиной. Копни чуть глубже, и отовсюду полезет фальшь, как пыльные перья из старой перины. Спать вроде мягко, но колется и постоянно тянет чихать.
Зачем при такой негодной начинке природа наделяет человека внешностью потрясающей красоты, - на первый взгляд загадка. На самом деле формы порой призваны маскировать содержание. Они усложняют игру и дают пищу уму.
Захару не повезло. Он стал заложником собственных амбиций, - не надо было замахиваться на дочь Ельцова. Вокруг полно красивых девушек, которые будут счастливы любить его и во всем ему угождать. Но эти курочки не снесут золотых яичек!
Нервное напряжение Захар гасил коньяком. Быть козлом отпущения ему не с руки и не по рангу, как он полагал. Но кто-то рассудил по-своему.
День прошел в бесполезных метаниях, - он впустую объездил несколько столичных театров, где работали бывшие сокурсники Астры. Она не поддерживала с ними отношений и не посещала спектакли, в которых они играли. На этом фантазия Захара иссякла, и его потянуло к бутылке. Будущее пугало, настоящее казалось кошмарным сном.
«Что делать? - назойливым дятлом стучало в мозгу. - Что делать? Неужели, придется бежать? Но куда? Ведь найдут!»
Изрядно набравшись, он отправился в детективное агентство, но нужного ему человека не застал. Разъяренный неудачей, Иваницын зашел в бар и заказал двойную порцию коньяка.
«Застрелить негодяя, и дело с концом! - решил он во хмелю. - Приглашу его в машину, отвезу в лес, прикончу и закопаю. Пока землю не сковал мороз. Видит бог, я не убийца, он сам довел меня до этого!»
- А вдруг, ты ошибаешься? - гундосил внутренний голос. - И сыщик ни при чем?
- Все р-равно… з-застрелить… - говорил хмель.
Иваницын цедил коньяк, исподлобья озираясь. Его тошнило, кружилась голова, в груди нарастала нервная дрожь. Казалось, кто-то следует за ним по пятам, из одного конца города в другой. Даже здесь, в полутьме, пропахшей жареными кофейными зернами и сигаретным дымом, ощущалось чье-то незримое присутствие. Какая-то женщина, сидящая за столиком у выхода, не сводила с него глаз. Кто она? Бывшая подружка, случайно оказавшаяся в баре? Или…
Женщина, заметив, что он повернулся в ее сторону, быстро опустила голову. Захар вспомнил голос шантажиста, - он вполне мог принадлежать даме. «Меня преследует женщина? - удивился он. - Надо подойти, поговорить. Пусть объяснит, чего она добивается».
Он встал, пошатываясь, и направился к столику, за которым сидела дама. Зацепился по дороге за стул, потерял равновесие и едва не упал. С трудом удержался на ногах, поднял глаза и невнятно выругался. Преследовательница исчезла. Ее лицо смутно напомнило ему кого-то. Будь в зале больше света и будь Захар трезвее, узнал бы, а так…
Из бара главный менеджер вышел, сам не свой. Ноги не слушались, в висках пульсировала кровь, а еще надо было вести машину.
Как он очутился рядом со своим автомобилем, совершенно выпало из памяти. Добрался на автопилоте. К боковому зеркалу его «Опеля» кто-то прикрепил черный шнурок. Шутники!
Утром он с ужасом посмотрел на себя в зеркало, - заросший щетиной, опухший, с нездоровой желтизной на щеках. После выпитого вчера вечером раскалывался затылок, мутило. И тут сам собой пришел на ум черный шнурок, привязанный к зеркалу его автомобиля. Кажется, таким способом восточные султаны оповещали подданных о смертном приговоре.
- О, боже! - прошептал Захар. - Может, мне спьяну показалось?
Так же, само собой вспомнилось и лицо женщины в баре. Где еще он ее видел? Ах, да, в альбоме Марины…
* * *
Камышин
Астра приехала в поселок инкогнито, - почти как в первый раз. Только теперь ей пришлось надеть парик и очки.
Она настояла, чтобы Матвей остался в Москве.
- Вдвоем мы привлечем больше внимания. И потом, какая опасность мне угрожает? Я же все выдумываю!
Ему было нечего возразить, и он заставил себя согласиться. Пусть едет. В конце концов, она права, - кому нужно ее убивать? Если допустить, что ночной посетитель ей не приснился, а действительно устроил пожар в доме баронессы и рылся в ее вещах, то Астра не видела его лица и не сможет узнать. Рана, нанесенная отверткой, может быть плодом ее воображения. Ну, ткнула в панике куда попало орудием для закручивания шурупов, скорее всего, промахнулась. Неизвестный такого оборота не ожидал, струхнул и давай бог ноги. Он ее тоже не видел!
Узнать в Астре компаньонку госпожи Гримм реально может только Тихон, а он в бегах. Кроме того, благодаря парику и очкам, ее внешность существенно изменилась. Пройди она по улице мимо родного отца, и тот вряд ли признал бы в ней дочку.
В общем, с какой стороны ни смотри, никаких аргументов против поездки Карелин не нашел. «Какое мне дело, куда и зачем она едет? - уговаривал он себя. - Богатая бездельница сходит с ума от скуки, а я поддаюсь на ее провокации. Выставила меня главным шутом в своей клоунаде, и потешается!»
Он кидался в крайности, - от непонятного расположения к Астре до приступов негодования, - не понимая причины. Ее рассуждения казались бредом. Только происшедшее с ним самим в ночь Самхейна удерживало Матвея от того, чтобы послать все к черту, бросить валять дурака и вернуться к прежней жизни без доморощенной мистики и дурацкого притворства.
Дилетантское расследование, к которому подталкивала его Астра, - да что там говорить, он уже влез по уши в эту глупую комедию, - вызывало бурный протест. С другой стороны, он интуитивно чувствовал: привычное бытие кануло в лету, к нему нет и не может быть возврата. Глубоко внутри себя Матвей осуществил переход с одного уровня на другой, более тонкий и зыбкий, но и более значимый, открывающий неведомые доселе горизонты. Променять заманчивую бесконечность сей перспективы на уже знакомое и наскучившее не представлялось возможным.
«Тогда отчего я злюсь на Астру? - спрашивал он себя. - Не оттого ли, что она интересует меня сильнее, чем я допускаю в отношениях с женщинами?»
Избегая ответа, он звонил Ларисе и забывался в ее объятиях. Секс на время отвлекал его от крамольных мыслей. Но любовные утехи стали казаться пресными и механично-однообразными. Даже тот изыск, который привносила в ласки Лариса, отдавал некой заученностью, чем-то заранее заданным. Лежа на спине после вымученного финиша и глядя в потолок, Матвей вдруг осознал: вся прелесть интимных удовольствий заключается не в «как», а «с кем». Этот вывод опрокидывал ряд его убеждений.
