А у Галки с головой, кажется, все было нормально.
Хрустнуло.
Сбоку, метрах в пятидесяти, слева. Негромко, скорее всего ветка, однако этот хруст отозвался в моей голове настоящим взрывом, точно мне в ухо выстрелили из винтовки. Наверное, я снова на несколько секунд ослеп, вернее перед глазами у меня лопнула белая вспышка, а когда глаза проморгались, то я увидел медведя.
Медведь. Он нюхал воздух. В мою сторону нюхал воздух. Я понял почему. Кровь. Вся моя куртка была пропитана кровью, медведь ее чувствовал.
Я думал, что медведи выглядят совсем по-другому. Что они толстые, неуклюжие и смешные, примерно такие, как в нашем зоопарке, сидят жуют брюкву да пузо чешут. Но этот медведь был совсем другой. Тощий, злой, с вытянутой мордой. На бультерьера похож, подумал я. Да, бультерьер. И глаза горят неприятным огнем. Голодным. Он очень хотел есть, черника еще не поспела, малина не поспела, а дичи в наших лесах немного, и никакого овса в округе, с овса его согнали. А тут мясо. Много беззащитного мяса.
Медведь глядел на нас, и у него из пасти текла длинная тягучая слюна, которая блестела на лунном свете как медленная ртуть.
– Мишка пришел, – произнесла Галка совершенно беззаботно.
Мишка. Наверное, тот самый, который помял фермера на овсах. А Галка уверяла меня, что никакой мишка сюда не доберется, ведь восемьдесят километров и все такое.
А мишка добрался. И явно собирался перекусить.
– Не шевелись! – прошептал я. – Смирно стой!
Я попробовал схватить Галку за руку, но она вырвалась:
– Ты ведь видишь?!
Она указала пальцем. Не на медведя, а куда-то вперед, в лес. Там, впереди, рядом с серебряными стволами сосен в воздухе пошевеливалась…
Я не сразу понял, что именно. Острые, похожие на изогнутые рапиры стебли, точно там висел в воздухе огромный фиолетовый еж.
Синяя Осока.
Боль в моей голове достигла ослепительных высот.
– Я была права! – прошептала Галка. – Права! Ты же ее тоже видишь!
Я повернул голову в сторону медведя.
Он направлялся к нам. Не спеша, косо выбрасывая перед собой тяжелые лапы. Расстояние сокращалось.
– Бежим! – заорал я.
Я дернул Галку за руку, но Галка стояла как каменная, не шелохнулась.
– Бежим!
Я сделал несколько шагов, Галка продолжала стоять, глядя на эту переливающуюся в воздухе синеву.
Надо было бежать. Я знал, что от медведя не убежать, медведь догонит кого хочешь, хоть оленя. Но в моей голове возникла мысль, мерзкая такая мысль, подлая мысль, худшая мысль в моей жизни.
Если я побегу, а Галка останется, то он, конечно, сначала нападет на нее. И пока будет длиться перекус, я смогу оторваться. Смогу, точно.
Поэтому едва я так подумал, я сразу понял, что никуда я убежать не смогу. Не смогу просто. Поэтому я остановился, а потом вернулся к Галке и встал рядом с ней.
А медведь был уже совсем близко. Но он почему-то уже не бежал, он стоял. Он глядел на нас…
То есть на Галку.
Наверное, именно тогда я понял, что такое ужас. Не испуг какой-нибудь там, не страх, который человек чувствует, глядя в ночную темноту, а ужас. Ужас – это то, что человек чувствует, когда темнота рассеивается.
Когда ты встречаешь того, кто рассматривает тебя только в одном виде. В виде еды.
А она, кажется, ничего не понимала. Ее совсем не пугал медведь, она вообще глядела в сторону, в синеву, в марево.
И медведь медленно повернул голову туда же.
Появился звук. Тоже необычный, как и все здесь. Словно заработала трещотка. Я слышал такие трещотки и раньше, правда не в реальности, а по телевизору, в программе про животных. Такой звук издавала загнанная в угол гремучая змея. Только это была очень большая змея.
Медведь встопорщился, как испуганная кошка, не думал, что так возможно, шерсть на его загривке поднялась дыбом, оскалились клыки, медведь зарычал, но в рыке его слышался испуг.
И вдруг медведь исчез.
Его точно слизнуло огромным ленивым языком.
– Да! – вскрикнула Галка.
Медведь завизжал. Именно завизжал, никогда не предполагал, что медведь может так верещать, его голос раздался откуда-то издалека, точно он находился в погребе, точно его схватили за шкирку, как шкодливого котенка, и теперь тыкали носом в совершенные безобразия.
Неожиданно медведь показался. Он проявился в нескольких метрах над землей, вися в нелепой позе, точно что-то держало его поперек туловища действительно как котенка. Затем зверя что-то подбросило, он перекувырнулся в воздухе несколько раз, упал на спину, подпрыгнул и рванул прочь.
И тут же между медведем и нами точно потекло мелкочешуйчатое прозрачное стекло, нечто двигалось непостижимыми стремительными урывками, будто возникая в одном месте и исчезая в другом, а длинные изогнутые синие иглы, на самом деле похожие на стебли осоки, двигались вместе с этим нечто. Трещотка становилась то громче то тише, но не замолкала ни на секунду.
Медведь удирал широкими скачками, отрывисто всхрапывая и приволакивая заднюю лапу, кажется, она у него была сломана, во всяком случае вывихнута. Он отчаянно старался спастись и снова на секунду исчез из виду, а когда снова возник, он уже перекатывался по земле, снова сбитый с ног, а происходило все очень и очень быстро.
Медведь больше не побежал. Да он и не мог бежать, задняя лапа сделалась совершенно непригодной, она была не вывихнута, а вывернута и болталась сбоку как мочалка.
Да, все это происходило удивительно быстро, и я успевал все это понимать с большим опозданием, но при всем этом с удивительной ясностью, все происходило как будто в фильме с избыточной контрастностью и яркостью и на необычайно широком экране, я видел как-то сразу все, все в мельчайших деталях. Но понимать катастрофически не успевал.
Была видна лишь задняя часть медведя. Она висела в воздухе примерно в двух метрах над мхом и совершала странные движения, точно медведь собирался влезть куда-то, но никак не мог. Он шевелил лапами, дергался и начинал извиваться, снова дергался, вздрагивая, и вдруг я понял.
Его пережевывали.
Переднюю часть медведя пережевывали. Невидимая тварь не спеша жевала медведя, хрустела его костями, перемалывала. Не переставая трещать.
Галка смотрела на то, что происходит, восхищенными глазами.
Я хотел снова сказать, что пора уходить, но не сказал. То, что происходило, как-то завораживающе на меня подействовало, как-то гипнотически и дурманяще.
Потом медведя отпустили. То есть бросили, отпустить можно только живое.
Туша со шмяканьем упала как безвольный меховой мешок. Я не заметил крови, но вся передняя половина медведя стала бесформенной и вялой, там не просматривалось ни головы, ни лап.
