Он раскачивался из стороны в сторону и принялся петь какие-то глупые песенки.
Мне это решительно не понравилось. Ничего себе грубиян: даже не поздоровался с нами! Впрочем, это мы гости. Мы зашли в его комнату. И поздороваюсь я тоже первый.
– Привет, – сказал я.
– Да, привет, – подхватил Алик.
Мы замолчали в ожидании ответной реакции, но парень, словно не услышав приветствий, продолжал размеренно бубнить ничего не значащие предложения. Хотя это только с первого взгляда они казались бредовыми. С Рыжим явно случилось что-то, из-за чего он сходит с ума и к чему приспосабливается… Значит, дела у него совсем плохи, ведь приспосабливаются только тогда, когда нет другого выхода.
– Ты глухой? – заорал вдруг Алик. – Слепой? Почему нас не замечаешь? Ну же, отвечай! Как отсюда выбраться?
Парень даже не вздрогнул.
Черный ворон… Что ж ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься…
Черный ворон, я не твой… –
напевал он.
– Козел какой-то, – злобно выкрикнул Алик. – Сейчас я ему вмажу!
– Прекрати! – заорал я. – Не надо сходить с ума! Я понимаю, что нервы напряжены до предела, но не надо же его лупить!
Я подошел к рыжему парню вплотную и приветливо сказал:
– Привет. Как тебя зовут? Что ты здесь делаешь? Живешь? Сам? Почему на нас внимания не обращаешь?
Парень прекратил петь, раскачиваться, с хрустом потянулся и поднялся на ноги. Стал напротив меня, оперся о стену, устремил свой взгляд как-то сквозь меня и снова запел:
Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что вдаль летит, звеня…
Тут уж и мне захотелось начистить ему рыло.
– Хватит петь! – завопил я так, что брызнул слюной. – Отвечай на наши вопросы, придурок!
Но тот спокойно продолжил:
И с той старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучила меня…
– Ну его, – махнул рукой Алик. – Слепоглухой какой-то. Вот «повезло» – встретили человека, и тот больной на голову. Лучше давай помещение осмотрим.
Мы принялись за детальный осмотр, но ничего нового не обнаружили. Стены, люстра, пыль… Никаких дверей, ведущих на чердак. Одно окно, и то заложено кирпичами. Все как обычно. Вот только на полу валялась грязная куртка, а вокруг нее были разбросаны приспособления для видеосъемки.
Я шоколадный заяц,
Я ласковый мерзавец,
Я сладкий на все сто, о, о, о…
Алик рассмеялся и от смеха даже постучал по стене ладонью.
– А мне совсем не смешно, – высказался я, хотя и понимал, что смех этот от нервов. – Рыжий ведет себя так, словно находится в комнате один. Почему он нас не замечает?
– Потому что слепой. Видишь, какие у него толстые стекла в очках?
– Ну и что? Не крот же он, в конце концов. А не слышит почему?
– Потому что глухой.
– Нелогично. Откуда же тогда песни знает? Чтобы их петь, для начала нужно хотя бы услышать…
– Чем иметь в наличии такой репертуарчик, лучше быть глухим…
Когда Алик в полной мере насладился собственной шуткой, и, как бывает после продолжительного смеха, вздохнул: «О-о-ой…», он подошел к парню и вмазал тому кулаком по лицу. Вернее, попытался вмазать. Потому как у него ничего не получилось: увесистый кулак прошел сквозь голову Рыжего и впечатался в стену, оклеенную некогда модными обоями в мелкий цветочек. Алик ругнулся, по инерции его подбросило к стене, и он сильно ударился. Всем телом пройдя сквозь парня.
Если бы я увидел себя со стороны, то, должно быть, сказал бы: «Улыбка сползла с его лица».
Меня затрясло. Алик опустился на пол, вжавшись в стену. С ужасом в глазах он посмотрел на меня. Я закрыл лицо ладонями. Мне было очень-очень плохо.
Спрячь за высоким забором девчонку –
Выкраду вместе с забором…
Незачем ей оставаться с тобою,
Лучше останется с вором…
Это было последнее, что я услышал перед тем, как у меня зашумело в ушах и потемнело в глазах.
Однажды мы с папой и сестрой чуть не довели маму до психиатрической клиники. Дело было первого апреля. Мы решили разыграть маму, делая вид, что ее нет. Эта шутка казалась нам очень смешной.
Как обычно, мама пришла после работы домой и, как всегда, радостно крикнула из прихожей:
– Встречайте!
Мы не отозвались. Сидели в гостиной, пили чай и увлеченно о чем-то болтали.
– Встречайте! – повторила мама. – Я домой пришла!
Я встал со стула и спросил у папы и сестры:
– Может, еще чая заварить? На улице так пасмурно. Обожаю сидеть дома в тепле и пить горячий чай, в то время как за окном идет дождь или вот так пасмурно, как сейчас.
Я пошел на кухню ставить чайник, а папа и сестра продолжали оживленно обсуждать подкинутую мной тему. Я вернулся и тоже принялся тараторить, боковым зрением посматривая на маму и с трудом сдерживая смех.
Мама все так же стояла в прихожей и растерянно на нас смотрела. Она опустила сумку и пакеты с продуктами на пол и не могла ничего понять.
– Я домой пришла… Почему вы меня не встречаете… – дрожащим голосом пролепетала она.
– А я вчера ехал на работу и застрял в пробке. Смотрю направо, а там в машине сидит знаменитый актер! – похвастался папа.
– Какой еще актер? – спросила мама.
– Какой еще актер? – спросил я у папы.
– Я не помню его имя, но знаю, что он знаменитый…
Мама фыркнула. Взяла сумки и прошла на кухню.
– Я пиццу купила! – сообщила она. – Кому разогреть?
Но мы снова сделали вид, что ее не слышим.
– Вы что, глухие? – уже раздражаясь, крикнула мама, становясь в дверях гостиной и вытирая руки о полотенце. – Я к кому обращаюсь?
Сестра отхлебнула чай и посмотрела на часы.
– Что-то мамы долго нет с работы.
– По-моему, она говорила, что задержится – там у нее какое-то совещание планируется, – якобы вспомнил папа.
– Никакого совещания не планировалось, – удивилась мама, поправляя картину на стене.
Я скользнул по маме равнодушным взглядом и остановил его на картине.
– Па, я видел в продаже одну картину, по-моему, она очень классно вписалась бы в интерьер!
Я подошел к маме и, не замечая ее, принялся бурно описывать картину и рассуждать, как бы она подошла к гостиной. Ко мне подошли сестра с папой. Они тоже начали прикидывать, впишется в гостиную новый пейзаж или нет. На маму мы не обращали никакого внимания. Честно говоря, не сталкиваться с ней взглядом и сохранять безразличное выражение лица было очень сложно, но мы старались.
