– Пошли! – Она потянула Виктора за руку, и они вошли в комнату.
На кровати сидел небритый худой мужчина возраста где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью.
– Это Виктор, – представила Нинка, – а это Валерий Семёнович, Лена и… – Нинка застопорила речь, – как тебя звать?
– Меня? Толик… Толян… – Губы мокрого рта расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…
– Толян! Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней.
– Ты чего дерёшься? – и опять расплылся в улыбке.
– Ленка! Я говорила тебе отшить этого алкаша! – Нинка недовольно выпятила губки.
– Виктор, вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры. Высохшее лицо и красные веки глаз говорили о болезни. – Вы, наверное, на заводе трудитесь? – Говорил он медленно, с остановкой после каждого слова. Правая рука, лежащая на столе, мелко дрожала.
– Да, на заводе. Мастером ОТК. – сказал Виктор, опережая вопросы.
Валерий Семёнович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним. Нинка перешёптывалась с Ленкой, Толян, навалившись грудью на край стола, молчал. В наступившей тишине Виктор вспомнил о принесённой бутылке.
– Извините, – сказал он и принёс из коридора бутылку, поставил на стол. Валерий Семёнович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко, отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все, в том числе и оживившийся Толян, после чего плотно улёгся на столе. Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой.
Нинка с Ленкой о чём-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания эта Виктору надоела.
– Извините меня, но на всех здесь места не хватит, – глядя на Виктора, вдруг заявила Ленка. – Мы с Толяном кое-как на диване перебьёмся, а вы… по домам. В другой раз.
Нинка утвердительно качнула головой.
Виктор с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару. Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом, куда Виктор приходил в свободные вечера, и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь, что-то бурчала себе под нос и висела на его руке. У своего дома она встряхнулась и спросила:
– Где мы встретимся?
Встречаться Виктору не очень хотелось, и он, чтобы отделаться, сказал:
– Может быть, в ресторане?
– Нет. Ты в заводской общаге живёшь, на втором этаже, над рестораном?
– Да, – удивился Виктор такой осведомлённости, – откуда ты это знаешь?
– Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате живёшь?
– В восьмой…
Вадим пригласил Виктора на день рождения дочери. Обегав немногочисленные магазины города, Виктор купил в подарок двухлетней имениннице большую куклу. Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее на «ма-ма». Виктор был уверен, что дочь Вадима придёт от такого подарка в восторг, и порядком огорчился, что это была уже третья такая кукла.
Жена Вадима, Юля, и её подруга, тоже учительница, Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором, а Виктором занялась Даша. Она окружила его своим вниманием. «Ви-тя, Ви-тя!» – её голосок звенел непрерывно. Виктор был завален игрушками. Три одинаковых куклы находились тут же, ещё рыжий орангутанг, кролик из белого меха были разложены у него на коленях, на кресле, а Даша подносила новые игрушки. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника кресла и сразу же раздался визг Даши: «Не надо!»
Дети всегда шли на контакт с Виктором, а его к детям влекло их фантазёрство, от которого их торопятся избавить родители, школа, общество. Они успешно с этим справляются, выращивая винтик для машины жизни. Права, считал Виктор, грустная шутка, что жизнь – это всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.
Приготовления к обеду закончились. Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не помахала Виктору рукой и не пропищала: «Ви-тя, Ви-тя!»
Праздник у всех времён и народов – это обильная пища и возбуждающее питьё. Виктора посадили напротив Тани, и он начал своё знакомство с ней наблюдением во время застолья. У Тани было красивое лицо и жестковатая фигура с прямыми неширокими плечами. По форме глаз, рисунку бровей, высоте скул в ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была смуглой, персиково-бархатистой. Тёмно-карие, почти чёрные глаза, узкий прямой нос с тонкими лепестками ноздрей, чётко вырезанные губы с приподнятыми уголками. Виктору вспомнились строки Давида Самойлова: «…лицо твоё степное, угрюмых глаз неистовый разлёт, и губы, опалённые от зноя…». Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринуждённо поддерживала разговор, который вращался вокруг детей, детства. Виктор понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста, что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.
Меньше всех в общем разговоре пришлось говорить Виктору. Вадим представил его как друга детства, и подтвердил, что работает с ним на одном предприятии, по сходной специальности, но человек он гражданский. Что Виктор одинок, обеим женщинам было ясно без вопросов.
Внешность Тани не оставляла Виктора равнодушным. Крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра – в ней было что-то от бегуньи или лыжницы. Виктору хотелось ей понравиться.
Значит, у неё ребёнок, сын. Вот Антонина категорически отказывалась заводить ребёнка, и это, в основном, решило судьбу их брака. Для Виктора ребёнок – неразрывная связь мужчины и женщины, без ребёнка нет семьи. Ребёнок – их продолжение во времени, Вечность…
От Вадима Виктор ушёл вместе с Таней. Провожать было недалеко, её дом стоял на той же улице в ряду пятиэтажек новой постройки, но они шли долго. Они разговаривали вроде бы ни о чём. Но Виктор ощущал значимость каждого её вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье, Таня обронила небрежно:
– Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги. Может быть, тебя что-то заинтересует.
И назвала номер квартиры.
В заводской многотиражке напечатали стихотворение Виктора. Там было что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под платья прохожих. В цеху. где он работал, появились поклонники местного таланта. Первым его поздравил с публикацией токарь с участка метизов. В конце смены он предложил Виктору идти вместе.
Они пошли от проходной завода через пустырь, до первых домов города, и всю дорогу говорили о поэзии, называя имена поэтов. ближних и дальних. Виктора Стас отнёс к группе символистов, о которых тот имел отдалённое представление. Он спросил Стаса. пишет ли тот сам стихи. «Не пишу, но читаю и читаю. Боюсь чистого листа бумаги, не пишу». Он посмеялся вместе с Виктором. Виктор тоже признался, что только недавно преодолел робость публикации.
– Нет, твои стихи, Виктор, сто́ящие, то есть настоящие. Твои задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга её, по-моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.
