– Витя, не надо…
Она встаёт, идёт к шкафу и возвращается одетая в глухую ночнушку до пят, ложится, повернувшись к Виктору спиной…
Виктор просыпаюсь от прикосновения руки Тани к щеке.
– Вставать пора, гость дорогой! В ванну, одевайся и на кухню.
В голосе Тани педагогический напор.
– Вот теперь я кофе выпью. – Она улыбается без какого-либо смущения. – Подкрепись вот этим. Это – бутербродики с маслом и сыром. Что приснилось на новом месте?
– Что всегда или почти всегда – зелёное поле, берег реки, бегущая вода…
– Счастливый ты, Витя, человек! И здоровый психически. У меня чаще кошмары. Бегу от кого-то, прячусь, ищу Серёжку…
Таня замолкает, задумчиво пьёт кофе.
– Ты знаешь, Виктор, захотелось мне там, у Вадима, почувствовать себя женщиной – не вышло…
– Это моя вина, наверное? – неуверенно говорит Виктор.
– Нет твоей вины… Главное в женщине, во мне в данном случае. Прошу прощения, больше не буду…
Таня грустно улыбается, касается рукой его руки.
Виктор уходит, так и не поцеловав это красивое лицо, эти чётко вырезанные губы, провожаемый пожеланиями: «Не забывай про литучёбу, звони».
«Мы останемся друзьями, и это хорошо», – заключает с грустью Виктор про себя.
Дни после праздника для Виктора тащились муторно. От Нинки ничего не было слышно, Тане он не звонил. Пробовал читать Бродского – действительно не по зубам, хотя были стихи понятные, несущие подтекст. Он садился перед листом бумаги, вымучивал строку… Муки творчества, одним словом. Ему вспоминалась Нинка. Возникали мысли всерьёз заняться ей, с перспективой на будущее.
В цеху он стал по-свойски заходить на участок протяжки, с блондинкой здоровался, с Олей перебрасывался несколькими фразами, а если она была занята, смотрел минуту-другую, как она ловко управляется со своей техникой. Стас подходил несколько раз с виноватым видом, заговаривал о пустяках. Виктор созвонился и зашёл к Тане, отчитался по первому тому Бродского – получил от Тани «тройку» за прилежание. Пил у неё кофе, познакомился с Серёжкой. С Таней установились дружеские отношения с долей влюблённости. Читал ей свои новые стихи.
В пятницу к Виктору подошёл в ресторане Борис, с двумя, как обычно, кружками пива, присел напротив за столик. Припав к первой кружке, помолчал, изучая Виктора звероватым взглядом.
– Загуляла твоя Нинка…
– Не моя она, – отпарировал Виктор, прожёвывая окорочок.
– Это так. Она общая. Опять в молодёжную свору влилась.
– Пусть гуляет, пока молодая. – Виктор говорил вполне искренне.
– Ей надо нагуляться напоследок. – Борис пил вторую кружку, пена блестела на верхней губе, – летом её жених приедет.
– Жених? Она ни о каком женихе не говорила! – удивился Виктор.
– А зачем ей говорить кому-то. Парень заканчивает военное училище, получит чин, увезёт нашу Ниночку куда-нибудь в гарнизон.
– И она поедет? Что она, не видела фильмы про наши гарнизоны?
– Поедет. Ей замуж надо выйти, а кто её здесь замуж возьмёт? Может, ты хочешь взять? – Борис смотрел на Виктора с явной усмешкой. – А что? Молодая, пухленькая, тёпленькая…
Виктор молча усмехнулся. Что ему сказать, если появлялись такие мысли?
– Не хочешь? Нинка лет с тринадцати с пацанами барахталась. Ей это дело вроде щекотки, она по-настоящему до сих пор не женщина.
Допив пиво, Борис встал.
– Катерину давно видел? Она тебя вспоминает. Может, зайдём сейчас в общагу к девам? Я с Валентиной хочу повидаться.
– Нет, не пойду. Здоровье не позволяет. – отшутился Виктор.
Нинка пришла к Виктору дней через пять после его разговора с Борисом. Было около часу дня, и он переписывал не складывающееся стихотворение, собирался на обед. Нинка вошла удивительно тихо, без громогласного «Привет, привет!». Сказала просто: «Здравствуй, Витя» и присела на стул, не снимая пальто.
– Привет Нинок! Раздевайся.
– Я ненадолго…
Виктор удивился. Сама скромность! Нинка была трезва и выглядела неважно. Бледная, с кругами под глазами, грустная, и словно напуганная.
– Как твои дела? Вид больно скучный у тебя.
– Тебя, Витя, на Лесную не вызывали?
– На Лесную? С какой стати? – насторожился Виктор. На Лесной улице был известный всем диспансер по интимным болезням.
– Я там лечусь… Меня допрашивали… С кем, когда… Тебя я не называла, не была я с тобой.
– Меня не вызывали…
«А пригласить могли бы…», – подумал Виктор.
– Ленка тоже лечится… Ну, я пойду.
Нинка встала, поправила шапочку.
– Постой, Нинка! Я тебе желаю здоровья. И головой думай!
Нинка ответила несмелой улыбкой. Она и пришла-то к Виктору за добрым словом. Кто ей скажет добрые слова, узнав о болезни? От родителей упрёки, от молодых друзей – насмешки.
Виктору было жаль девчонку.
Сообщение Бориса о намерении жениться заставило Виктора серьёзно взглянуть на проблему семьи и брака, для него уже повторного.
Катерина и Нинка отпадают, Таня тоже под большим вопросом. Может быть, Оля, тоже ему не безразличная, но пока малознакомая. Встреча у Стаса и разговоры на участке протяжки не сдвинули с места знакомство. Виктор не знал, с чего начать сближение. Серьёзность Оли, замкнутость, лёгкий флирт исключались. Стихи, ставшие началом знакомства, только в воображении Стаса могли стать причиной сближения.
В пятницу, когда Виктор в очередной раз пришёл на участок протяжки, Оля подала ему билет на спектакль:
– Виктор, если хочешь посмотреть наши драматические силы, вот билет на завтра. Классика в исполнении дилетантов. Может быть, тебе надо два билета? У меня есть ещё.
– А ты идёшь? – Виктор был готов к отрицательному ответу. Оля ответила, что идёт.
Кое-что об Оле Виктору рассказал Стас, когда они шли с работы. Все эти сведения у него от Томки, школьной подруги Оли.
Оля дважды поступала в медицинский институт. Поступив – ушла с первого курса из-за брезгливости к анатомическим препаратам. Пошла на временную работу в завод. Из парней ближе всех к ней молодой режиссёр театра дома культуры. Познакомилась с ним через своих родителей, актёров театра. Режиссёр этот вроде бы ухаживает за Ольгой…
Виктор сидел на почётном четвёртом ряду и делал вид, что не замечает руку Ольги, лежащую на его руке. В антракте они чинно прогуливались в фойе, и Оля сообщила ему, что в спектакле играют её родители.
По окончании спектакля вышла на поклон вся труппа и режиссёр, невысокий щуплый мужчина лет тридцати пяти. Длинные волосы, зачёсанные назад, открывали далёкие залысины. Делая поклон, он придерживал очки в круглой тёмной оправе.
