Такой велик у меня никак не вязался с Тоской.
Заслышав треск, я хотел было подняться на второй этаж, но не успел. Водитель велика прибавил газу, бензопила с колесами взревела еще громче. Я спрятался за штору поглубже и стал ждать. Примерно через пару минут со стороны Водонапорной показался оранжевый драндулет. Драндулет дребезжал, ковылялся и вообще перемещался с большим трудом, на последнем издыхании.
За рулем сидел незнакомый мне чувак во взрослом мотоциклетном шлеме. Чувак был обряжен весьма легкомысленно – в длинные пляжные шорты, оранжевую футболку и ослепительно белоснежные кроссовки. Жлобсковато одет.
На багажнике в позе переносного холодильника сидела Тоска. На ней шлема не было, зато была вязаная черная шапочка, которая удивительно Тоске шла. И вообще Тоска была обряжена во все черное, что напомнило мне о лучших временах. Выглядела она здорово, как настоящая девушка-спецназовец.
Драндулет остановился прямо напротив дверей. Водитель снял шлем. Под шлемом у него была точно такая же шапочка, как и у Тоски. Я его не знал. Видимо, какой-то тосковский знакомый. Ну ладно, посмотрим…
– Хороша развалюха! – сказал этот тип и указал на клуб. – Выглядит зловеще. В таких местах водятся призраки.
– Точно, Паш, – кивнула Тоска. – Развалюха что надо…
Он был еще и Пашей. На моем пути все время встречались одни Паши, и это было удручающе. Вообще, встретить Пашу на пути – дурное предзнаменование. Лучше пусть через дорогу перебегут восемь зайцев, три черные кошки и один хромой енот, чем дорогу эту перейдет Паша. Во всяком случае, для меня.
– Хотя, с другой стороны… – Этот самый Паша достал из рюкзака фотоаппарат со здоровенным объективом, дорогой фотик. – Это даже интересно… Серия снимков «Город Мертвых»!
И Паша принялся безжалостно фотографировать клуб и все вокруг, будто у него было в пальцах чесоточное жжение. Тоска же доставала из своего рюкзака многочисленные фонари.
– Ты бы поосторожнее тут снимал, – сказала она. – Все-таки…
– Ты что, действительно веришь в эти сказки про альбом Паровозова?
– Верю, – кивнула Тоска. – В страшные сказки легко поверить.
– Ерунда. – Паша спрятал фотоаппарат. – Альбом как альбом, только стоит до фига. И хорошо бы нам его найти поскорее.
– Поскорее так поскорее. – Тоска посмотрела на руку. – Сверим часы.
Паша задрал рукав и тоже посмотрел на часы. Часы были большие, настоящий будильник. Я как-то видел такие в одном сельском магазине, сделаны в пятидесятом году на Минском минометном заводе, настоящий раритет. Но Паша сразу же принялся врать, что эти часы его дед изготовил в сорок третьем, лежа под подбитым немецким танком, и не просто так изготовил, а из хвостового оперения собственноручно сбитого им немецкого бомбардировщика.
Тоска восхитилась, а Паша добавил еще, что за эти часы сам маршал Жуков предлагал его деду настоящий немецкий граммофон, а сейчас за такие часы можно не граммофон купить, а немецкую машину.
Я подумал, что этот Паша – изрядный враль и лапшист, причем лапшист довольно невысокой категории, не то что я.
– Кстати, – продолжал этот Паша. – У меня дома есть еще одни часы, только поменьше, они не из бомбардировщика сделаны, а из истребителя, на нем один немецкий ас летал…
– Ладно, – сказала Тоска. – Часы из истребителя потом, а сейчас посмотрим, что там внутри…
Тоска включила фонарик, вошла в клуб, и мне не стало ее видно. Паша привязал мотоцикл цепью к фонарю, постоял, потом достал мобильник и кому-то позвонил. Звонил, звонил, только ничего не вызвонил – связи-то не было. Паша разозлился, спрятал трубку в дурацкий чехол на поясе и тоже вошел в клуб.
Дальше я подглядывал уже через дырку в портьерах.
– А тут светло, – сказала Тоска и выключила фонарь. – Удачно придумано, свет через крышу падает…
– Ну, и где этот альбом? – спросил Паша.
Жадный был какой-то этот Паша, впрочем, все Паши – ребята такие, своего не упустят. Сразу к делу приступают.
– А там, на стене, кто? – Тоска не ответила Паше, указала пальцем вверх. – На лошади?
– Не знаю, – ответил Паша. – Илья Муромец, наверное. Видишь, какая сабля!
– Как живой… Странно, Илья Муромец вроде бы должен еще с этими быть, как их… Алеша Попович и Никита Кожемяка.
– Добрыня Никитич, – поправил Паша. – Но тут только Илья Муромец.
– Откуда ты знаешь? – спросила Тоска. – А может, это не Илья Муромец, может, это Семен Буденный?
– Не, – откликнулся Паша. – У Муромца лошадь другая, толстая такая. А вообще на самом деле как живой, нарисован очень необычно. Понятно, почему Паровозов художником стал. В окружении таких картин… А вон там погляди!
Парочка отправилась вдоль стены и принялась рассматривать картины, будто они сюда на выставку приехали, а не в поисках альбома-убийцы.
– А в том углу что? – Паша принялся смотреть в дальний угол. – Картина какая-то странная, не видно…
– Темно стало. – Тоска сняла с шеи фонарь.
Вспыхнул свет и тут же погас: Тоска ойкнула, выпустила фонарь, и он грохнулся об пол. Разбился.
– Гадость какая, – негромко сказала Тоска. – Кто только эту картину нарисовал? Псих какой-то…
– Ты поняла, что там нарисовано?! – шепотом спросил Паша.
– Не дура. Оно отсюда вылезает?
– Кажется, да… Вряд ли такую картину стали бы держать в клубе, я бы ни за что не стал. И в клуб такой бы точно не ходил…
– Ты думаешь, что она уже потом появилась, после? – спросила Тоска. – После того, как все произошло?
– Ничего я не думаю. Вернее, я думаю, что надо нам этот альбом идти искать. Пока не поздно. Щас только…
И этот Паша снова принялся фотографировать. Кадров двадцать, наверное, сделал. И рожа у него при этом была такая довольная.
– Тебе не кажется, что за нами кто-то наблюдает? – спросила Тоска, и я подивился ее интуиции.
Паша насторожился, отпустил фотоаппарат и выхватил из-за спины короткий и жесткий кусок шланга.
– Я всегда чувствую, когда за мной кто-нибудь наблюдает, – повторила Тоска. – У меня…
– Ерунда, – сказал Паша. – Никого тут нет. Но, если хочешь, могу проверить.
Он достал еще одну дубинку, затем надел мотоциклетный шлем и двинул ко мне. Герой какой…
– Света все-таки маловато, – говорил Паша, приближаясь. – Шторы надо открыть, хочу тут все сфотографировать…
Он приближался, шаги его бумкали в пустом здании, а я думал, что мне сказать Паше при встрече. Но ничего не придумывалось, хотелось просто рявкнуть на него и треснуть по носу. И плевать на его дубинки. Вообще-то у меня было «кое-что» покруче этих дубинок, но пока я не собирался это кое-что использовать.
