Сам смысл убийства на войне потерял прежний ореол зла. Здесь ежедневно, ежечасно убивали друг друга сотни, тысячи людей, называя это сражением, битвой во имя великих идеалов. Трупы лежали под открытым небом, разлагались, ветер доносил до живых тошнотворный запах тлена. В этих условиях само понятие убийства стало привычным, вошло в обиход. Его возвели в ранг подвига, воинской доблести. За убийства награждали, сулили славу и вечную память.
Василий не вдавался во все эти нравственные тонкости, он был солдатом на войне, убивал и мог быть убитым. Но Пауль был убит не так.
Преследуя немецкого офицера, Василий невольно решал в уме сложную задачу: пытался обосновать свое поведение. Эта мысленная работа шла на другом уровне сознания, не мешая охотнику идти по следу.
«Немецкая форма и документы мне не помешают, – подумал охотник. – Пригодятся».
Лес поредел, измельчал. Запахло торфяником. Под ногами чавкало, и немец с трудом продвигался вперед. Он все чаще оглядывался, не зная, куда идти. Вероятно, заблудился.
Настигнув убийцу, Василий не стал стрелять. Зачем портить мундир? Высушить, вычистить, и будет как новый.
Фриц «спекся». Он не привык к марш-броскам по болотистой местности. Он вымок и смертельно устал. Его дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Короткий удар ножом в шею прекратил его мучения.
– Это тебе за Борьку, за Егора, – пробормотал Василий.
Он обыскал офицера, раздел его и сложил добычу в свой вещмешок. Ливень стихал. Небо посерело по краям, на востоке занимался унылый рассвет…
Подмосковный поселок Витеневка. Наше время
Леда не знала, что ей делать. Ехать в Старую Руссу за джипом? Вестей от Влада по-прежнему не было. Она перестала что-либо понимать. По ночам ее мучили кошмары.
Ее волновала не машина, оставленная женихом в чужом дворе, а собственное двусмысленное положение. Она стала больше пить, закрываясь в своей комнате.
Мама, наивная или наигранно безмятежная, выходила к завтраку небрежно причесанная, в халате и отдавала Дуне распоряжения по поводу уборки или обеда. Раньше, при отце, все должны были выходить к столу нарядные, как на праздник.
– Ты не больна часом? – поднимая брови, осведомлялась Римма Николаевна.
– Ах, оставь этот тон, мама! – взрывалась Леда.
Ей хотелось выпить с самого утра, но она не позволяла себе.
Домработница подала чашки с чаем, разбавленным молоком. Леда скривилась. Дуня Барсукова работала у них лет пятнадцать и удержалась на месте благодаря умению молчать. Отец вообще не терпел обслуги и скрепя сердце согласился на помощницу по хозяйству, а позже, когда появился дом, на садовника. «Будешь болтать, язык вырву!» – предупредил он Барсукову. Второй раз повторять не пришлось.
Теперь даже Дуня осмелела.
– Я рано на рынок за свежим творогом бегала, – сказала она. – Напротив нашего забора, через дорогу, какой-то бандюган топчется. Чтой-то высматривает!
«Бандюганами» Барсукова называла всех незнакомых мужчин моложе семидесяти.
– Не выдумывай, – улыбнулась Римма Николаевна.
– Глядите! Мое дело маленькое… Только как бы чего не вышло.
У нее, несмотря на малограмотность и туповатость, был цепкий взгляд, она подмечала все подозрительное. Такие люди охотно соглашались негласно сотрудничать со спецслужбами и находили в этом тайное удовлетворение.
– Ты, Дуня, прямо агент НКВД…
– НКВД давно распустили, – с сожалением вздохнула домработница. – А зря! Ей-богу, напрасно! Больше порядку было бы. Этот бандюган не один у нашего дома околачивается, у него сообщник есть. Молодой по улице шныряет, а тот, другой, в машине сидит, оттуда зыркает. Я его и вчера видела.
– Ты охранникам говорила?
– Они надо мной смеются, – проворчала Барсукова. – Дурочку из меня строят!
При отце она не посмела бы и рта раскрыть. А тут разговорилась, чуть ли не поучать взялась. Отчитать бы ее! Но Леда поленилась браниться с Дуней – обрадовалась поводу выйти из-за стола.
– Пойду выясню, что там за бандюганы появились.
Двое охранников действительно подняли домработницу на смех. Молодой человек, который околачивался на другой стороне улицы, оказался рабочим, которого наняли для уборки прилегающей к коттеджам территории. Он собирал мусор в пластиковый мешок.
– А сообщник в машине? – спросила Леда.
– У Барсуковой глюки, – уверяли ее охранники. – Маразм! Мало ли кто в машине сидел! Водила какой-нибудь пассажиров поджидал. Сюда часто на машинах приезжают. Не пешком же топать? До электрички ого-го сколько пилить!
«Без отца все распустились, – впервые сожалея об умершем, подумала Леда. – Почувствовали слабину. И что с этим делать?»
Охранники днями напролет резались в карты или смотрели маленький телевизор, который прятали в шкаф для одежды. Ночью они бессовестно дрыхли. Об этом хозяйке тоже докладывала Барсукова.
– За что мы вам деньги платим? – рассердилась Леда.
Два здоровенных пса, бегающие по двору, изрыли ямами траву.
– Собаки же газон портят! – всплеснула руками она. – Все клумбы измяли!
– Закрыть их? – предложил охранник. – Потом сами же будете недовольны. Барсукова скажет, что вокруг дома бандиты бродят, а собаки в вольере сидят.
Леда прижала пальцы к вискам, резко повернулась и зашагала к дому. Ее нервы были на пределе. Она мечтала о глотке коньяка.
– Тебе звонили, – радостно сообщила Римма Николаевна, едва дочь вошла в холл. – Мужской голос. Наверное, Влад!
От волнения желудок Леды свело спазмом, ее затошнило.
– Влад?
– Он не назвался. Сказал, что перезвонит через десять минут. Видимо, хочет сделать тебе сюрприз.
«Сюрприз! – мысленно повторила Леда, непреодолимо желая выпить. – Сюрприз…»
Десять минут еще никогда не тянулись так долго. Раздался звонок. Леда собиралась выждать, но не смогла, схватила трубку. Ее руки мелко дрожали.
– Вы Леда Куприянова? Дочь Павла Анисимовича?
– С кем я… Кто вы?
– Я Лианозов. Сын профессора Лианозова.
– Мы не знакомы…
– Это легко исправить. Мой отец встречался с вашим отцом… Теперь обоих нет в живых.
У нее пересохло в горле.
– На что вы намекаете?
– Давайте встретимся и поговорим.
– О чем?
– Я бы не стал обсуждать это по телефону.
– Почему я должна вам верить? Объясните…
– Только при встрече, – перебил ее Лианозов. – Я буду ждать вас в два часа дня у станции метро «Алтуфьево».
