Когда Скелет уходил, сушек в коридоре не было. Тоскливых взглядов, очередных признаний – тоже. Гость хмуро кивнул и закрыл за собой дверь. При этом лицо у него было такое, как будто он так и не вспомнил, что здесь делает. В любви признался, и завод кончился.
Смиля подкинула на ладони сушку, сжала пальцы. Перед глазами все на мгновение потемнело. Голова, что ли, закружилась?
Хрусть…
Сушка вывалилась из ладони. Целая. Она не успела ее сломать.
Хрусть…
Не может быть! Лаума?
Качнулся колокольчик, глухо ухнули полые трубочки, волнуемые сквозняком. Откуда? С улицы? Лошадиный перестук, грохот – повозка едет.
Хрусть…
На кухне.
Смиля остановила трубочки, подержала в дрожащих пальцах язычок колокольчика.
Тихо, только очень тихо и осторожно.
Смиля кралась, ступала на мыски. От напряжения снова заныли ступни, что-то болезненно щелкнуло в подъеме. Нога неловко подвернулась, и Смиля брякнулась на пол, неудачно проехав на скользком паркете до угла.
На кухне сидел маленький и верткий. Ногами до пола не доставал. Ножки в лапоточках болтались в воздухе. В руке блюдце. Пьет с шумом, причмокивая. В чае плавают четвертинки сушек. Как Смиля увидела, непонятно, смотрела-то снизу. Но перед глазами все предстало ясно.
А вот мужичок на нее не смотрел. Пил чай, сосредоточенно дул, вытягивая красные губы трубочкой, гонял в беззубом рту кусок сахара – открытая коробка стояла тут же, на столе. И как нашел? Никому не нужный сахар в кусочках давным-давно был запрятан далеко-далеко, за все пакеты и упаковки, и всеми забыт.
Мужичок хлюпнул чаю, пристроил блюдце рядом с чашкой, наполнил его, проливая на стол.
Это он чью чашку-то схватил? Матвея, что ли?
Было в этом мужичке что-то сказочное и на первый взгляд уютное. Нафаня, домовенок Кузька, носатая баба-яга с непослушной избушкой…
– Ну, что сидим? – совсем не по-сказочному, а зло и даже раздраженно спросил гость. Спросил, не шевеля губами, продолжая пить чай, дуя на блюдечко. Голос отчетливо звучал в голове Смили. – Чайник-то поставь еще.
Мужичок шумно, с прихлебом отпил, зажмурился. Лицо маленькое, заросшее волосами, глаз не видно из-под кустистых бровей. Только губы полыхают промеж седых волос.
– У-у-у-у! – недовольно вытянул губы старичок. – Плохие мысли. Грязные. – Он плеснул чай в угол. – Свежего давай! Да поменьше вопросов! Ты, что же, хочешь, чтобы я тут навек поселился? Нет уж! Ты меня туда неси! Порядок наводить будем. А если что – и в драку полезем. А то распустились. Не на своей земле свои порядки наводить. Как переселять-то меня, знаешь?
Смиля и до этого ничего не поняла, но тут уж уверенно замотала головой, крышка чайника запрыгала в руках, звякнула.
– Ладно, – старичок отставил блюдце, пожевал губами. Из-под бровей полыхнуло черным лезвием. – За парнем твоим послежу. Не я первый начал. Силы-то пока на нашей стороне.
– Какие силы?
Все, запас прочности закончился, и Смиля упала на табуретку.
– Вы кто? К маме?
– К папе! – огрызнулся старик. – Лапоть неси! – Он шваркнул кулаком по столу. Плеснулся чай из опрокинутой чашки. – Плохо кормишь. Так и уйти – дорогу найду. Указывать не надо. Ну, что сидишь? Или мне так ничего и не дождаться?
– Сейчас?
– Вчера! – Старик опустил пятерню в лужицу чая на столе. Вода вокруг пальцев закипела. Забормотал:
– Заговариваю белым соколом, черным небом, дымными мыслями…
В панике вывалилась в коридор, пока на кухне еще какое представление не началось.
А ну как на столе вода покипит-покипит, а потом из пара кто полезет.
Спотыкаясь, побрела по квартире.
Лапоть, лапоть, лапоть… Какой у деда размер-то? В голове точно радио включили. Вредный старик все говорил и говорил:
– Добро становится добром, только если есть зло, счастье познается в несчастье, смерть может быть только в паре с жизнью, есть правый, значит, есть и левый, югу противостоит север, а востоку запад, есть молодой, значит, есть и старый, все, что далеко, может стать близким, у любой земли есть небо, после ночи всегда приходит день. Все это есть, но рядом стоять не может – смерть и жизнь не терпят соседство – либо одно, либо другое, правый и левый – в разные стороны. Но есть одна противоположность, которая не просто может находиться рядом, а нуждается в таком соседстве, – мужское и женское. Одно без другого живет, но теряет смысл. Вот что с тобой сотворить хотели – пару. Для ее ведьминских нужд. Чтобы два мира соединить – ее, прошлое, и твое, сегодняшнее, женское и мужское.
Хрусть…
Сломалась еще одна сушка. В комнате словно шевельнулся воздух. Смиля медленно оглядела знакомые стены.
«Мышка-мышка, поиграй и назад отдай…»
Мышка? Проводник между миром живых и мертвых. Но это у славян, а у балтов как? У нас домовой, а у них айтварас – дух дома. Ну и еще с десяток альп на кончик иглы – этих злых духов везде было навалом. Домовой появился, когда его стали подкармливать, а до этого местные развлекались. Барздуки. Она в книжке видела картинку – старик с бородой, сидит за столом, большой ложкой кашу уплетает. Тоже поесть любит. Так вот кто ее у перекрестка встретил – барздук и домовой. Через нее отношения свои стали выяснять.
Мелькнула серая тень, ртутным хвостиком втянулась в комнату родителей. Не помня себя, Смиля прошла туда. Дневной свет пробивался сквозь шторы и как будто специально высвечивал на стене два лапотка, скрепленные между собой ленточкой. На любовь, на согласие, чтобы пара была, как два лапотка, неразлучна. В смысле мама с папой. Как же она их разорвет?
А на кухне набухало недовольство. Она его чувствовала. Диковинный старичок возмущенно бухтел, ронял табуретку, гремел крышечкой чайника. Решил себе сам чай заварить? Самостоятельный!
Смиля вынула из стены булавку, высвобождая оберег. Дернула бантик. Ленточка побежала. Соломенный лапоток сам скользнул в ладонь.
Папа-мама, извините.
«Ну, поехали!» – мысленно произнесла Смиля. На кухне грохнул чайник. В голову толкнулось чужое раздражение, ворчливое недовольство.
Объясните кто-нибудь, что происходит! С чего тут вдруг заповедный лес завелся? Откуда Калиновы мосты да река Смородина со Змеем Горынычем?
«Ага, сказки! – заворчал старик. – Внимательней книжки читать надо было! Не могли для игры сказку повеселее выбрать».
– Ничего мы не выбирали! – чуть не заплакала Смиля.
«Обратили в реальность призрачное зло. Тоже мне, герои! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью? Так, кажется? Теперь получайте свою быль, написанную по мотивам страшной сказки. Вы этого хотели!»
– Ничего мы не хотели! – взвизгнула Смиля.
