– Только тронь еще! – Чудовище отступала, внимательно глядя на противницу. Драться не хотелось. Ей бы сбежать. Но что-то заставляло ее быть здесь, сжимать кулаки, выплевывать ругательства. Заставляло драться.
– Вон! – зашла в новую атаку Белобрысая.
– Лучше – уйди, – хрипло прошептал Ворон, сдувая непокорную челку, и удобней перехватил лопату.
В душе словно струна оборвалась. Никто больше не гнал, не заставлял. Она была свободна. Бежать!
– На что они тебя купили? – крикнула она уже от прудика.
– Купили за то, что ты не дашь.
Смиля перевела глаза на Белобрысую. Она была такая же противная, какой показалась в первый день. Когда это было? Вчера? Неделю назад? А может, месяц? Сейчас, наверное, немножко попротивней.
– Убирайся! – победно крикнула Белобрысая. – Это мой Дом!
– Вот заладила, – прошептала Чудовище, потирая пострадавшую руку. – Твой да твой! А вот не твой!
Она сунула руку в карман. Лапоток. Помощник! Сила против силы.
В два прыжка оказалась около полуподвального окошка.
– Помоги! – прошептала в кулачок.
Пальцы разжались. Лапоток беззвучно ухнул в черный провал.
За Домом снова зашоркала лопата. С таким рвением к утру Ворон перекопает весь сад. Тоже джентльмен удачи нашелся!
– Что ты туда бросила? – заволновалась Белобрысая.
– Гранату, – устало прошептала Чудовище. – Чтобы у тебя тут все взорвалось.
– Что ты туда бросила? – Белобрысую не на шутку затрясло.
Из подвала вылетела пестрая кошка. Она зло мявкнула, будто на закорках у нее сидело с десяток паразитов. Вслед ей что-то полетело. Камешек, что ли? Кошка зашипела, словно в нее попали. Но попасть не могли. Чудовище сама видела – камень мимо пролетел. Значит, что-то другое задело.
Откуда здесь кошка? В подвале отродясь не было кошек. Они за версту обходили Дом.
Вода в прудике плеснулась через низкий бортик. Чудовище попятилась. Кошка завопила знакомым, противным голосом.
– Что это было? – орала Белобрысая, хватаясь за голову.
– Ничего особенного, – растерялась Чудовище. Неужели подействовало? Неужели одна нечисть выгонит из Дома другую?
– Что?
Испытывать себя на прочность Чудовище не хотела. Она бы сбежала, если бы не боязнь повернуться к этой сумасшедшей спиной.
Белобрысая сделала шаг и… споткнулась. На ровном месте. То ли корень под ногой оказался, то ли камень подкатился. Белобрысая мало что не зарычала от ярости, бросилась на Чудовище. Она и успела-то всего ничего – зажмуриться и руки к лицу поднять. Белобрысая точно в невидимую стену врезалась – остановилась, согнувшись, бормоча проклятья, потерла ногу.
Больше сомнений не было. Камень. Большой, серый. Подпрыгнул и ударил Белобрысую в коленку. Чудовище попятилась. То, что Белобрысая до нее не добралась, хорошо, но кидающиеся под ноги булыжники, сама собой выплескивающаяся из прудика вода, бородатые субъекты…
Хватит!
Смиля нырнула под тополя, не сразу поняв, в какую сторону ей бежать. Да хоть в какую, только бы подальше отсюда!
Судя по грохоту, Белобрысая ухнулась всеми своими костями на камень дорожки. Ее бы еще головой в ряску опустить – вот жизнь бы стала тихая…
Не выдержала, посмотрела назад, и страх обручем сдавил горло. В окнах верхнего этажа стояла Лаума. Белая блузка, жуткая серая юбка. Ведьма, кажется, собиралась выйти прямо через окно, чтобы задавить собой тех, кто остался внизу.
Досматривать представление до конца Чудовище не стала. Это кино вполне могло обойтись и без зрителей. К тому же к Дому вновь приближался Томилов-старший. Его лицо… Да у кого было время рассматривать его лицо?
Чуть не врезалась в покореженную машину и вдруг поняла, что произошло. Отсюда пытались сбежать. Умчаться на предельной скорости. Не пустили. Затянули в свои сети. И теперь уже никуда никогда…
Врезалась в старушку. Какие-то старушки последнее время пошли неуклюжие, все норовят под ноги попасть.
– Гартенштрассе где?
– Чего? – То ли от волнений, то ли еще от чего, но со слухом наметились явные непорядки.
– Гартенштрассе, – пропела старушка.
Ярость накрыла мгновенно, в глазах потемнело, кровь ударила в голову.
– А идите вы со своими штрассами! – гаркнула Смиля. – Нет здесь таких улиц! Нет! И не было!
Старушка пожевала губами. Хотелось ее чем-нибудь прибить. Чтобы не стояла, не морщилась, не щурила глаза.
Топнула, отбив подошву, и побежала прочь. Боль иголочками пробежала по икре, скопилась в коленке.
– Гартенштрассе, – беспомощно произнесла старушка, глядя себе под ноги. – Ее еще в сорок восьмом Линейной назвали, а потом Северная Садовая, а потом Фурманова. Сейчас разве не переименовали?
«Дура!» – вспыхнуло в голове. Откуда взялась эта старушенция? Из прошлого века?
Из прошлого века.
Смиля остановилась. В лицо ударил ветерок, принеся с собой взметнувшийся песок, крики, цокот копыт по мощеной улице.
Старушки не было. Сквозняком унесло? Улетела в прошлое вместе со странными запахами и лошадиным топотом.
Попятилась. Побежала. Жуть какая!
Не чуя под собой ног, Смиля промчалась все нужные и парочку ненужных перекрестков, старательно глядя на таблички улиц.
Все в порядке. Все хорошо. Знакомые названия. Никаких изменений.
То ли от бега, то ли от самовнушения, но стало легче. Как все-таки хорошо жить на свете! Сделала небольшой крюк, вбежала в родной подъезд. Никто ее больше не путал и не водил. От нее отстали. Она была свободна!
Когда дверь за ее спиной захлопнулась, погрузив в привычный стылый полумрак парадной, Смиля обрадовалась. Подойти бы ближе к стене, погладить ладонью такой знакомый кирпич, провести пальцами по облупившейся краске дверных косяков.
Стоило сделать шаг в темноту, показалось: в этом узком пространстве она не одна. Кто-то был еще. Кто-то, что так настойчиво кружил ее по городу, то заставляя идти к улице Гоголя, то прогоняя от нее. Кто-то, из-за кого родной дом перестал быть крепостью, надежной защитой, прочным убежищем… чем он там еще мог быть?
Шорохи, запахи, легкие движения. В голову неожиданно полезли старые истории про черные пятна, красные руки, крокодилов под кроватями и Черных женщин за темными шторами. Детские страхи радостно вынырнули из небытия и довольно потерли лапками, готовые напасть, вцепиться, напитав каждый атом трепетом.
Не помня себя, Смиля проскользнула в коридорную дверь, трясущимися руками открыла замок, ввалилась в квартиру. Равнодушно звякнул колокольчик – полые деревянные трубочки глухо отозвались на прикосновение деревянного язычка.
