— Камнепад… — Барков всматривался в даль.
Ну, камнепад. Меня он не очень занимал. Я спросил у Груши:
— Послушай, Аполлинария, а если бы ты встретила инопланетянина, то что бы ему сказала?
— Я бы ему ничего не сказала, я бы ему справа — и в дыхало! — Груша погрозила камнем.
— А если бы он был похож на тебя? — продолжал я расспрашивать.
— Если бы он был похож на тебя… — слово в слово повторила вопрос Груша и задумалась. — То я бы ему слева — и в дыхало! — И сделала выпад камнем слева. После чего рассмеялась.
— Ты очень похожа, — сказал Барков, оторвавшись от гор.
— На кого?
— На инопланетянина.
Мы все опять расхохотались. Колючка, глядя на нас, тоже стал похохатывать. Груша смотрела на наше веселье с неодобрением, а потом не вытерпела и треснула своим камнем по другому камню.
Мы с Барковым вздрогнули.
— Я тебе, Петюня, торжественно обещаю, — сказала Груша с угрозой. — Тимоня свидетель, — презрительно кивнула она на меня. — Я тебе торжественно обещаю: если я когда-нибудь встречу живого инопланетянина, то… то я съем своего утконоса.
Глава 10. Лавкрафт
Горы оказались совсем маленькими. Не горы, а так, мелкие сопки, мы дошли до них к вечеру. За горами чувствовалась долина, однако перебираться в нее мы решили с утра. Устроились в широкой расселине, развели огонь. Сначала ночь ничем не отличалась от предыдущих, мы с Барковым дежурили по очереди, а Груша спала.
Ближе к утру начались приключения. Я проснулся от неприятных ощущений — болело горло. Я открыл глаза и обнаружил, что меня душит Груша. Она возвышалась надо мной, впиваясь мне в шею своими крепкими ногтями. Лицо у нее было совершенно безумное, а силы было через край. Когда я очнулся, она меня почти уже додушила, душительница этакая, взяла в привычку меня душить…
Я дернулся, но она продолжала меня давить и шептала:
— Красный… красный… красный…
Вернее, не шептала, а хрипела.
Потом в кадре появился Барков. Он ткнул пальцем куда-то в шею Груши, та продолжала меня душить еще секунд десять, затем отвалилась.
Барков подал мне руку, я поднялся.
— Что с ней такое? — указал я на Грушу.
Девушка лежала без сознания, а лицо у нее было жалкое, будто она вот-вот готова заплакать. Потом Груша перевалилась на бок, показались часы. С кукушкой. Я наклонился, потянулся к ним…
— Не надо, — остановил меня Барков.
— Почему?
— Не надо.
И я не стал трогать часы.
Барков присел рядом с Грушей, нашел ровный круглый камень и стал прикладывать его к голове Аполлинарии. К разным местам.
Скоро Груша очнулась и принялась браниться. Но даже ее вопли не могли испортить утра, потому что оно было чудесным. Тучи сгинули, и открылось небо непривычного ярко-фиолетового цвета. Солнце было похоже на наше, ну разве что поменьше в размерах. Наверное, оно просто висело подальше. От солнечных лучей у всех улучшилось настроение, даже Груша ругалась недолго.
Барков на всякий случай проверил направление поисков, после чего мы двинулись по расселине. Первой шагала Груша. У нее уже было какое-то абсолютно повышенное настроение, она напевала что-то про ветер перемен, надувший паруса надежды, вертела над головой камнем на веревке, угрожающе гудела. В общем, всячески проявляла бодрость: бурчала, бурчала и бурчала. А расселина между тем стала сужаться. Сначала она сужалась незаметно, затем все сильнее и очень скоро превратилась просто в щель, так что можно было коснуться ее стен. Пробираться стало не столько тяжело, сколько неуютно, окружающее давило. Груше стало тяжело идти по узкому проходу, но она старалась не подавать виду.
Потом стало узко так, что Груша повернулась боком и протискивалась уже таким образом. Я думал, что у грузного Колючки тоже возникнут сложности, но сложностей не возникло — Колючка как-то сплющился и будто проливался через узкое пространство, даже колючки ему не мешали.
Скорость продвижения через щель становилась все меньше и меньше, Барков предложил вернуться назад и поискать другую дорогу, однако Груша упорно продолжала ввинчиваться в каменное узилище.
Закончилось все так, как должно было закончиться — Груша застряла.
Барков предлагал тянуть назад. Груша кричала, что тянуть назад не надо, а надо толкать вперед — она видит, что расселина заканчивается, буквально вот-вот, через несколько метров. Ну и мы стали толкать.
Мы навалились на нее как могли, давили, пихали, ругались, старались изо всех сил. Груша подалась наконец вперед… и проскочила.
Она сразу ушла дальше, к солнышку, а мы еще барахтались в пробке, поскольку нас заклинил навалившийся сзади Колючка. Я вырвался первым, побежал и наткнулся на Грушу. Она стояла, а я все еще продолжал бежать, утыкаясь в обширную Грушину спину. Дошел до позвоночника и остановился.
— Ну, что там? — спросил я. — Что остановилась?
— Корабль, — сказала Груша не своим голосом. — Там корабль…
Я отодвинул ее в сторону.
Сопки расходились, за ними начиналась долина. Большая долина круглой формы. Скорее всего, это был древний кратер — то ли от вулкана, то ли от падения метеорита. Километров, наверное, пять в диаметре, хотя, может, и меньше, сложно определить.
Нет, все-таки причиной образования долины был метеорит — кратер неправильной формы, склон, уходящий от нас, пологий, а противоположный, наоборот, крутой. А по периметру горы. Невысокие, но острозубые.
И еще.
На пологом склоне кратера лежал корабль. Сначала мне показалось, что это просто игра света — в кратере почему-то было много скал. Скалы лежали и стояли, некоторые были разломаны и свалены друг на друга, словно ими тут поиграл мальчишка-великан. Поиграл и забыл спрятать игрушки. Как тут появились скалы — не знаю. Может, метеорит при падении свалил несколько из окрестных вершин. Гигантские камни отбрасывали тени, полутени, так что было похоже на полотно неизвестного художника из двадцатого века, где никакого смысла нет, а только одни закорючки, треугольнички и жареные циферблаты.
Как только Груша так сразу его разглядела, тот корабль? Глаз у нее выдающийся. И патент пилота, наверное, на самом деле есть.
— Ура! — подпрыгнула Груша. — Ура, креветки! Тут корабль! Это же здорово! Здорово!
Груша оглянулась.
— Мы спасены! — воскликнула она. — Спасены!
Я тоже оглянулся и увидел лицо Баркова. Он медленно шагал к нам, лицо у него стало бледным, нос дергался, а губы были сжаты. Что не предвещало ничего хорошего, как я понимал. Уже заметил: когда Барков делается вот такой, начинают происходить всякие неприятности.
Груша почувствовала то же самое.
