Мир, в котором умирают. В котором убивают. В котором плачут не только от боли. Где у подножия невысокой скалы лежит странный и страшный корабль «Ворон».
А еще я понимал, что все кончится плохо. Предчувствие плохого наполняло окружающее пространство, жуть стекала чуть ли не с неба, жуть была везде.
Мы ждали, когда все кончится.
— Послушайте! — встрепенулась вдруг Груша.
Мы прислушались.
Сначала я ничего не разобрал, но через минуту звук добрался до моего мозга. Звук, дикий для этого места. Домашний. Прекрасный. Земной. Далекий, будто прилетевший откуда-то.
Тикали часы.
Какие еще часы?
Я сел.
Тут могли тикать только одни часы. Часы с кукушкой. Привязанные веревкой к поясу Груши.
Груша повернулась к нам. На ее лице выражение крайнего удивления, растерянности. Испуга даже.
— Часы… — голос Груши стал жалким. — Они пошли…
Дура! Зачем она взяла часы?
Но мне не хотелось ругаться, ругаться уже поздно. Можно было ее побить, но тоже уже ни к чему. Хотя я и испытывал раздражение и сейчас, наверное, смог бы отлупить Грушу, даже несмотря на ее превосходство в росте и весе.
Барков протянул руку. Я понял, что он хочет, и передал ему нож. Груша вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Нет, определенно настоящая дура. Неужели она решила, что Барков ее будет резать? Единственное, что в Груше следовало бы подрезать, так это ее самомнение.
Барков просто срезал с ее пояса часы, приложил к уху и долго слушал. Затем протянул мне.
Часы тикали. И я успел заметить, что минутная стрелка чуть сдвинулась.
Да, стрелка сместилась. Изнутри раздавалась натужная работа механизмов, шуршало и попискивало, будто на самом деле внутри часов что-то жило. Мне представилось семейство мышей: мыши сидят в часах, и крутят там все, и дергают за все…
— Они идут… — пробормотала Груша сбоку. — Но они не могут идти!
— Попробуй их встряхнуть, — посоветовал я.
Барков осторожно потряс часами. Они не остановились.
— Три минуты уже идут… — Груша вытерла лоб. — Три минуты…
Она всхлипнула. И я подумал, что Груша — слабая. Весь ее гляциологический апломб — чушь, напускное. И ведь она все-таки девчонка. Значит, и должна быть слабой.
— Ничего не понимаю… — продолжала бормотать Груша. — Там же нет механизма… Такое ведь невозможно…
— Магнитные поля, — усмехнулся я. — Как ты назвала планету? Полина? У планеты Полина слишком мощные магнитные поля. От них и все незадачи. И в головах завихрения, и звездолеты падают, как гнилые яблоки, и часы сами по себе ходят.
— Никакие не поля, — попыталась отбиваться Груша. — А какая-то энергия, которая почему-то двигает стрелки…
— Ага, энергия глупости, — продолжал я в том же духе. — В тебе, Груша, столько глупости, что она даже сдвинула стрелки.
— Я не понимаю… — Груша была готова расплакаться. — Не понимаю…
— А что вообще часы означают?
Барков продолжал разглядывать часы.
— Кажется, они звонят — и кто-то умирает. — Петр постучал пальцем по корпусу и добавил: — Вообще-то они должны куковать. Думаю, все происходит как раз в тот момент, когда они кукуют…
Груша не выдержала и всхлипнула. А потом все-таки заплакала. Слезы потекли, и я заметил, что они оставляют классические светлые дорожки на ее чумазом лице.
— Что тут происходит? — ныла Груша. — Я не понимаю…
— Кто-то умрет, вот что тут происходит, — жестко сказал я. — Кто-то умрет. Из-за тебя, дура! Из-за тебя кто-то умрет!
— Нет… не надо…
Груша расклеилась совершенно. Я даже подумал, что она не удержится и свалится в обморок.
— Тебе говорили — брось часы! — наступал я. — Говорили?
— Говорили…
— А ты что? А ты нам тут о магнитных волнах рассказывала!
— Так я их сейчас хлопну!
Груша схватила часы, размахнулась. Но Барков ее остановил:
— Не надо.
— Я их расколочу!
— Не надо.
Барков потянулся. Груша держала руку высоко, он не доставал, и ему пришлось встать на камень и еще на цыпочки. Но он достал. Он бережно разжал толстые пальцы Груши, вынул из руки часы и вернул на плоский каменный «стол».
— Так может быть только хуже, — сказал Барков.
— Как может быть хуже? — поежилась Груша. — У нас и так уже все хуже…
— Да тихо ты! — рыкнул я на нее. — Сама же во всем виновата!
— Я не виновата… Я не хотела… Они…
— Тихо вы, — попросил Барков. — Тихо…
Мы замолчали и некоторое время сидели, уставившись на часы. Они тикали. И стрелка сдвигалась. Я отчетливо видел, стрелка сдвигалась.
Часы нас будто гипнотизировали, мы впали в какое-то странное состояние. Я даже вроде почувствовал, как у меня вслед за стрелкой голова стала вздрагивать. И я хлопнул себя по щеке. И спросил:
— Петь, а все-таки что с часами-то, как ты думаешь?
— Я не знаю, что тут за механизм, не знаю, как они работают, вернее, на чем работают… Но если их бить, то может случиться, что… что заберут всех.
— Что значит «заберут»? — Груша растерла слезы по лицу. — Заберут — значит убьют?
— Это же Часы-Убийцы! — напомнил я.
Я мог позволить себе быть злорадным.
— Скорее всего. — Барков задумчиво смотрел на часы. — Точно не могу сказать, но знаю одно — не зря их сюда отправили.
— Ты утверждаешь, что кто-то из нас умрет? — прошептала Груша.
Барков не ответил. Тогда ответил я:
— Если исходить из логики планеты, то часы — не просто так часы, они по кому-то прокукуют. В его час.
— По кому?
Я пожал плечами.
— Но ведь невозможно… — завела свое Груша, — нереально…
— Дура ты! — Я сплюнул. — И больше ничего не могу сказать.
— Тихо! — остановил нас Барков.
Мы посмотрели на него.
Барков склонился над часами, приподнял стеклянную линзу, защищающую циферблат, и постарался сдвинуть стрелку обратно.
— Точно! — Груша ткнула меня в бок. — Петр хорошо придумал, здорово! Часы будут уходить вперед, а мы их будем сдвигать назад. Отличная идея…
— Да замолчи ты! — не выдержал я. — Не мешай хотя бы сейчас!
— А я не просила меня сюда тащить! Вы меня сюда притащили, я не хотела…
Барков передвинул стрелку. Груша заткнулась. Корова чертова, разоралась тут… Еще раз начнет выступать — обязательно дам в лоб. Так, чтобы зазвенело.
