«Привет, я тут».
«Ты выздоровела?»
«Я воскресла».
«Ого! С чего бы?»
Как объяснить?
«Я только что встретила на крыше парня».
Ну, встретила парня. Пусть даже и на крыше. Встреть она там Сашку из своего родного класса или Мишку из параллельного – ну и что? А тут…
«Не знаю, с чего начать! Он необыкновенный».
«Бэтмен, что ли?»
Ника засмеялась.
Вспомнила свой страх, ветер на крыше, изумление, неловкость, грусть, волшебство.
«Эльф сказал, что любит кошек».
Ну как передать Тишке, что в этом коротком – «я тоже люблю крыши и кошек» – целый новый мир? Теплая спина Джучи под рукой, и закат, и стук собственного сердца, и свет в окне напротив, и блеск черных луж внизу, и опять его глаза в сумерках…
И как же хочется увидеть его еще раз!
«Он обещал мне позвонить. Его зовут Лев».
И еще:
«Он сумасшедший».
Подумала и дописала:
«И я тоже!»
Тишка торопливо свернула скайп, выключила комп, но последние строчки светились у нее перед глазами. С подругой в последнее время творилось что-то странное. Сначала она нашла в подъезде разбившегося парня, жертву несчастного случая. Потом вообще пропала из школы. Невнятно объяснила, что ходила к психологу и в полицию – все из-за того случая, а после заболела. Пропала из Сети. Тишка тревожилась, но Ника написала эсэмэску, что совсем расклеилась, не хочет даже комп включать. Валяется, мол, в постели целыми днями.
А теперь этот звонок, крыша, какой-то Лев…
Тишка поняла, что улыбается. И пока убирала учебники со стола, чистила зубы, устраивалась под одеялом – продолжала улыбаться.
Сумасшедшие…
Неужели у нее никогда не будет ничего похожего? Неужели она обречена сидеть дома, в уютной клетке? Неужели у нее будут только уроки, упражнения, занятия и конкурсы?
Сквозь радость за Нику неожиданно пробилась такая острая обида, что Тишка тихонько заплакала. А потом вдруг полыхнула злость. Ей хотелось встать и разбить молотком черное пианино в большой комнате, сжечь, к чертям, этот музыкальный ящик.
Хотя музыка, конечно, ни в чем не виновата.
* * *
Лев, Лев, Лев… Вот чертов инопланетянин! Откуда он взялся? С Марса? Из другой галактики?
У него глаза серебряные.
Такой взгляд был у ее кота, когда тот, расширяя зрачки, долго глядел в угол комнаты, а там не было ничего, кроме тьмы.
Марсианин с кошачьими глазами. На ее крыше.
– А ты почему сюда ходишь? – теперь пришла его очередь спрашивать. – И всегда одна. Твои друзья не любят небо?
Она пожала плечами. Что тут ответить? Что она предпочитает одиночество? Что у нее никого нет, кроме Джучи? Никого, с кем можно было бы поделиться закатом. Только с Тишкой, но ту родители сюда никогда не отпустят.
– Так получилось. Подруге не разрешают. А мне нравится.
– Мне тоже. Я на тебя смотрел-смотрел сверху и думал – интересно, как тебя все же зовут? Ни одно имя с тобой как-то не срасталось. Ни Лена, ни Настя, ни Пелагея.
– Пелагея, – фыркнула Ника, хотя ей было очень приятно. – Ты бы еще сказал – Галадриэль.
– Ну, я в эльфах не так хорошо разбираюсь, как ты, – Лев улыбнулся, отбросил с глаз челку. – Я больше по части вампиров и оборотней. Смотри, какая луна. Давай я тебя угощу лунным светом – молочным, с пузырьками.
– Давай.
Ника с их первой встречи как будто выдохнула черный мертвый воздух, который стоял у нее в легких с того самого страшного дня.
Они сидели рядом. Лев учил ее пить луну – надо было направить трубочку от сока прямо на нее, зажмуриться и с шипением втягивать воздух. Окна горели желтым, а тени на крышах напоминали пропасти. Они просто сидели рядом.
– Как будто на небе две луны, одна излучает свет, а вторая – тьму, – заметил Лев. – Смотри, вон там кошка прячется.
– Где?
– Там, возле вентиляции, в самой тени.
Она не видела ничего, как ни таращила глаза, но вдруг от черноты отделилась маленькая тень, вкрадчиво скользнула по гребню крыши.
– Первая кошка этой ночи, – вздохнул Лев. – Расходимся?
– Уже? – переспросила Ника, у которой неожиданно защипало в носу. Только что было так хорошо! А сейчас он уйдет. И она уйдет. И луна уйдет. И ночь тоже уйдет, и наступит утро, ужасная привычная тягомотина: дом, школа, комната, магазин.
– Погоди, – она потянула его за руку. – Я тебе расскажу одну историю. Только ты не смейся. Я не сумасшедшая, я у психолога была, хотя там ерунда всякая, картинки… ладно, это не важно.
Он сел на место, поглядел серьезно:
– Рассказывай, не буду смеяться.
– Да…
И она выложила ему все. И про лестницу в подъезде, похожую на свернутую змею с драконьими головами, и про парня с фотографией в руках, и про Черного. Как скалился лошадиный череп, как в пустых глазницах шевелились красные червячки.
Лев не перебивал.
– Вот так, – выдохнула Ника свой кошмар и, опустошенная, замерла. Казалось, это из нее там на площадке вытекла кровь, из ее горла. И осталась она совсем прозрачная, бескровная, неподвижная.
– Ни фига себе история, – протянул наконец Лев.
Ника закаменела, обхватив себя руками.
Что он скажет? Что чокнутая? У всех, мол, в головах дятлы, а у тебя, девочка, – скелетная лошадь?
– Но знаешь что? Я ведь тоже его видел.
Она ждала всякого, только не этого.
Ветер чуть слышно подвывал в проводах. Тени падали на его лицо, так что одна половина была темной, а вторая белела в призрачном свете. Между рогами антенны висело две луны, одна излучала свет, а другая – тьму.
И в светящейся темноте Лев шепнул ей на ухо, горячо, вкрадчиво:
– Он иногда ко мне тоже приходит.
– Кто? – накатил страх, будто тьма внизу стала огромным шевелящимся зверем, без головы, без глаз, но со множеством зубастых пастей – и все они подбирались к ней.
– Он. Черный. С лошадиной головой.
Тихо.
Только ветер посвистывает. А люди как будто под землю провалились. Только окна горят ровным желтым светом. А за ними – пустота.
Только она – и его темный силуэт напротив. Его серебристые глаза. Он смотрел не мигая. Такой взгляд был у ее кота, когда тот, расширяя зрачки, долго глядел в угол комнаты, а там не было ничего, кроме тьмы.
Отец Ужаса
Ангелина вышла на крыльцо музыкальной школы. Широкие стертые ступеньки вели во двор. Двор был огромен, точно квадратное асфальтовое море, да и похож был сейчас на море. Вечная лужа возле крыльца разлилась и поблескивала у самого подножия лестницы.
