– …Почему такой шум?
– …Может, охранника позвать?
Артобалевский присел перед Ильёй на корточки.
– Слушай, это чего, я тебя так… долбанул?!
– Ну, конечно, – проскрежетал Илья. На него со всех сторон смотрели люди. – Отойди, я встану.
– Дверью?! – переспросил Артобалевский в изумлении. – Ах, мать честная!
И он от души захохотал.
Николай Иванович приблизился и спросил, не нужна ли Илье Сергеевичу помощь. Администраторша всплёскивала руками. Матвей постоял-постоял и ушёл.
Артобалевский подал Илье руку и рывком поднял его с пола.
– Прямо не клеится у нас с тобой, – посетовал он и опять захохотал. – То машиной я тебя, то дверью!..
– Очень смешно, – процедила Ангел.
– Да я не нарочно!..
Илья выбрался на улицу, сел на скамейку и потрогал голову. Артобалевский пристроился рядом и заглянул ему в лицо.
– Да не может быть, чтобы так сильно!
Илья Сергеевич промолчал.
Артобалевский достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и зажигалку, блеснувшую на солнце золотом, прикурил и ткнул пачкой Илье в бок.
– Не курю.
– Это правильно, – тут же сказал Артобалевский. Откинулся на спинку и с удовольствием затянулся.
Он был в одной рубашке, такой белоснежной, что на неё больно было смотреть, и сидел вольготно, свободно, как на сочинском пляже в мае, а не на скамейке в Ярославской области в середине октября.
– А у меня тоже всё поперёк, – вдруг пожаловался он и прищурился на пруд. – Хорошо бы кто дверью съездил, честное слово! Может, легче станет?
– Не станет, – отозвался Илья.
Артобалевский вытянул джинсовые ноги и скрестил их в щиколотках. Держался он превосходно.
– Пойдём выпьем? За дружбу и окончание недоразумений. Нет, пусть сюда принесут. Или лучше вон, в беседку! Ты как?
– Можно и выпить, – согласился Илья Сергеевич.
Артобалевский достал телефон и нажал кнопку.
– Значит, так, – приказал он. – Нам в беседку, которая у пруда, виски. «Макаллан» восемнадцатилетний, двести граммов. Лёд. Ну, закусить чего-нибудь. Ветчины, там, сырокопчёной, дыньку. Холодно, мою куртку принесите, она в номере на вешалке. И шевелитесь, нам ждать некогда. Сейчас всё будет, – сказал он Илье.
Из эркера, толкнув задницей дверь, показалась Ангел. В руках у неё был стакан в подстаканнике. Из стакана шёл пар.
– Чай с лимоном, попей, – она сунула стакан Илье Сергеевичу и посмотрела на Артобалевкого с негодованием.
– Ты виски тоже будешь, девочка? – спросил великий продюсер деловито и опять схватился за телефон. – Тогда двести мало, надо триста. Пошли, пошли, ребят!..
Он поднялся и зашагал к беседке. Илья и Ангел смотрели в его сверкающую рубашечной белизной спину.
– Мы чего, выпивать с ним будем? – спросила Ангел тихонько. – С какой такой радости?
– Может, от горя, – вздохнул Илья. – Я пока не понимаю.
В беседку всё принесли моментально, как будто продюсер взмахнул волшебной палочкой. Шустрый официант в чёрном переднике смахнул со стола и скамеек опавшие листья, расстелил салфетки и выставил выпивку и закуску.
– Ну чего, ребят, – Артобалевский продел руки в рукава короткой куртки, подбитой каким-то тёмным мехом. – За дружбу и взаимопонимание!
Он разлил по стаканам виски – много! – сразу выпил и налил ещё. Илья помедлил и тоже глотнул изрядно, и Ангел пригубила.
– Девочка, ты что так на меня смотришь? – спросил Артобалевский, вкусно жуя кусок буженины. – Не нравлюсь я тебе?
– Мне ваши фильмы нравятся, – буркнула Ангел.
– Это какие же?
– Да почти все. Нет, плебейские я не смотрю, конечно, а фестивальные всегда.
Почему-то великий продюсер поморщился, как будто получил не комплимент, а оскорбление.
– Ну, значит, за кино! Искусство, как известно, принадлежит народу.
На этот раз Илья успел с ним чокнуться.
Артобалевский вылил в себя виски и по очереди посмотрел на собутыльников.
– А вы чего здесь? Отдыхаете? На самом деле, я думал, будет хуже, деревня какая-то! А оказалось, ничего.
– Ничего, – согласился Илья.
– А ты чем занимаешься?
– Физикой.
– Слушай, – вдруг вдохновился Артобалевский, – это здорово, наверное. Ну, заниматься чем-то, что имеет смысл. Везёт тебе.
– Мне нравится, – согласился Илья.
Виски делал своё дело. Ему стало тепло, в голове перестало трещать и рваться, и захотелось есть.
– За смысл!
– Подожди, – остановил его Илья. – Я так не умею. Я под стол упаду.
– Я бы и рад под стол, – признался Артобалевский, – да не получается.
– А что, ваша работа не имеет смысла? – прицепилась Ангел.
Артобалевский пожал плечами:
– Ну, по-разному. В основном не имеет.
– Как?!
– В основном моя работа сводится к добыче денег. Люди гибнут за металл! Добыча денег ради денег – полная и окончательная бессмыслица. Должно быть что-то дополнительное, а оно редко бывает. Что ты смотришь, девочка? Ну, уже можно накатить или дальше ждём?
– Можно, – согласился Илья, и они опять выпили.
– Ты ешь, – посоветовал Артобалевский, – тогда не упадёшь.
– Нет, как же так, – взволнованно заговорила Ангел. – Вы такие фильмы продюсируете!
– Ну, какие, какие?
– Глубокие… – она подумала немного. – Страшные. Про сволочей, про уродов. Про смерть. Про подлость.
– Девочка, – сказал Артобалевский и прищурился на солнце. У него были очень тёмные и густые ресницы, зато на голове никаких волос, солнце насмешливо перекатывалось по бритой макушке. – Тебе про уродов интересно, потому что у тебя всё хорошо, да? Ты смотришь на них и думаешь, как здорово, что я живу не так. Где-то есть уроды, а я-то среди нормальных людей, слава богу. А ты поди про этих нормальных сними, да так, чтобы все смотрели! У меня, например, не получается. То есть редко получается.
– Подождите. То есть вы снимаете… зачем?
Артобалевский положил на тоненький ломтик дыни полоску сырокопчёной ветчины, откусил и объяснил:
– Так ради денег, девочка. За дерьмо всегда хорошо платят, оно всегда в ходу. Ради званий всяких, наград. Вон недавно ещё одну получил! Дипломы девать некуда, в сортире вешаю. Ты не понимаешь, да? Как бы тебе это… Смотри, пришёл ко мне друг Серёга, он сейчас в какой-то богатой иностранной компании большой шишкой служит. Ну, и навязла у него в зубах эта компания иностранная, все эти тренинги, брифинги, тайминги, планинги! И говорит: давай, Петь, я тебе сценарий напишу, мы за него все награды соберём. Я ему отвечаю: как сценарий, ты же не умеешь! А он мне: да чего там уметь, я на журналистике отучился, тут главное, чтоб чем хуже, тем лучше, чтоб зрителей рвало и чтоб непременно все хорошие люди кровью харкали, а потом их в землю закопали, а плохие чтобы над ними измывались.
