– Что-то нехорошо мне, – серьёзно сказал Артобалевский. – Или я чего-то не понимаю, или всё наперекосяк пошло. Как будто… руль бросил.
– За рулём нужно быть осторожней, – напомнил Илья. – А ты по сторонам не смотришь.
– Да ладно, я же извинился!
– Куда ты в тот день делся? Я тебя высматривал, а ты как сквозь землю провалился.
– По башке хотел дать? – развеселился Артобалевский. – Да никуда я не делся. В Ярославль поехал.
– Зачем?
– За надом! Покататься решил. У меня там фильм снимается. Все фильмы снимаются в основном в Ярославле или в Твери. Ещё в Минске! Я сюда приехал, чувствую, что-то мне нехорошо. Вот совсем нехорошо! И так всё время, прикинь? Я и поехал их инспектировать. А потом сюда опять вернулся. Зато покатался. Напиться бы так, чтоб три дня спать. А лучше год! Представляешь?! Сейчас заснуть, а через год проснуться. Вот это дело!
Илья Сергеевич ни за что бы не согласился проснуться через год. Эдак самое интересное можно проспать. Самое странное и неожиданное, чего раньше никогда не было в его жизни. Он проснётся, и окажется, что всё это было год назад – село Сокольничье, осень, небо, листья, девушка с очень светлыми глазами, вот эта самая беседка и странные разговоры.
– Не хочу через год, – сам себе сказал Илья.
– Ты счастливый человек, – подытожил Артобалевский. – Ну чего, допиваем и по коням? Сколько там осталось?
Он залпом допил виски, распорядился по телефону, чтобы всё убрали, велел записать на счёт, очень определённым голосом сказал, что завтра непременно идём на колокольню, и твёрдым шагом пошёл к гостинице.
Илья и Ангел смотрели ему вслед.
– Непонятный мужик, – сказала наконец Ангел. – Как ты думаешь, про кино он врал?
– Мне так не показалось.
– И что он здесь делает? У него же явно какие-то дела! Он из конференц-зала выскочил и орал, что всё будет, как ему нужно, и никак иначе. То есть переговоры, что ли, вёл?
– Переговоры зашли в тупик, – объявил Илья Сергеевич.
– С кем у него здесь могут быть переговоры?
– Давай походим, – предложил Илья. – А то я сейчас засну и проснусь через год.
– Ты что, напился?
Не отвечая, Илья застегнул куртку, подал ей руку, чтоб она не оступилась на засыпанной листьями трухлявой ступеньке, и они пошли вокруг пруда к плотинке. Ангел загребала листья суровыми чёрными ботинками, и листья разлетались в разные стороны. Илья думал, понимая, что сейчас лучше как раз не думать. Сейчас вместо мыслей в голове восемнадцатилетний Макаллан.
– Восемнадцать лет назад, – сказал он, чтобы не думать виски Макалланом, – тебе было сколько? Семь? Шесть?
Она покосилась на него и взвихрила очередную кучу листьев.
– С кем ты сидела в беседке в прошлый раз?
– В какой… прошлый раз?
– В этот раз ты сидела с нами. А в прошлый? Когда убили Лилию Петровну? Зоя тебя видела. Ты с кем-то сидела в беседке.
Она молча шла и поддавала листья.
– Ты здесь прячешься. У тебя что-то случилось, ты поменяла внешность, накупила барахла в магазине «Ночные волки», решила говорить только правду и приехала сюда. Ты даже не носишь с собой телефон, чтобы не отвечать на звонки. От кого ты прячешься?
– Ни от кого! От себя.
Она запустила пальцы в свои дреды и стала с остервенением чесаться.
– Ну, он со мной работает, – сказала она наконец. – То есть работал. Вернее, он работает, а я уволилась.
Илья посмотрел на неё. У неё был очень несчастный вид.
– Он всё время мне врал. Вот всё то время, что мы были вместе. А я верила, дура!.. Идиотка. – На глазах у неё показались слёзы, и она смахнула их кулаком. – Он за мной ухаживал, я ему нравилась. Ну, я же точно знаю, что нравилась!.. Мы всегда были вместе, и на работе, и… так просто. И я ни о чём не догадывалась!
– У него в Пензе жена и дети?
– Откуда ты знаешь?!
– Я предположил.
– На самом деле, не в Пензе, а в Челябинске. Он мне предложение сделал!.. Самое настоящее. А потом вдруг приехала его жена, разыскала меня, и… в общем, вышло безобразие. Он мне после этого сказал, что я вся ненастоящая и он со мной тоже был ненастоящий. Из-за того, что я фальшивая, на него затмение нашло.
– Остроумно.
– Он заявил, что в Москве все фальшивые.
– Разумеется.
– И всё, что было, всё неправда и фальшь, понимаешь? Он утверждал, что я играла, а он мне подыгрывал. Просто делал то, что мне хотелось. Не ему самому, а мне.
Профессор Субботин вздохнул:
– А ему на самом деле хотелось жить в Челябинске с женой и детьми, а не ухаживать за девушкой из столицы? А ты его заставила? Я просто хочу уточнить формулировки.
– Ну да, да. Не в прямом смысле заставила, а вынудила, потому что я от него чего-то ждала, и он был вынужден… соответствовать. А на самом деле он даже не знает, какая я. Ну, хорошая или плохая, умная или глупая, красивая или урод. За моим фасадом ничего нельзя разглядеть, он так сказал.
– И ты радикально перестроила фасад.
– Я в книжке по психологии прочитала, что после таких потрясений нужно изменить всё – одежду, причёску, а лучше всего – переехать.
– То есть ты читаешь не только книги по истории русского крестьянства?
Она вдруг взяла его за руку, покачала туда-сюда и отпустила.
– Ты шутишь, и мне как-то проще рассказывать, – призналась она. – Ну вот. Я приехала сюда и стала думать. А потом он приехал.
– Откуда он узнал, что ты здесь?
Она вздохнула.
– Я думаю, он не просто так приехал, а потому что его папа заставил. Мой папа. Он стал говорить, что был не прав, что я самая замечательная девушка в мире, что он просто не может быть со мной, потому что у него жена. Всякое такое. А раньше он совсем другое говорил!..
– А он предложил тебе остаться друзьями? Должен был предложить.
Она опять стала чесаться. Илья Сергеевич вынул её руку из дредов, засунул себе в карман и прихватил там. После восемнадцатилетнего Макаллана это было легко.
– У тебя будет лишай.
– Он сказал, что я прежняя нравилась ему гораздо больше и теперь он понял, что та я как раз была настоящей. А я ему велела, чтоб он переставал врать. А он сказал, что согласен с моим отцом, мне нужно возвращаться в Москву и на работу.
– Твой отец имеет на него влияние?
– Папа – главный редактор журнала, где мы работаем. Работали. Я-то уволилась. То есть одно сплошное враньё! Он даже сюда приехал не потому, что чувствовал себя виноватым, а потому что отец заставил, а ему деваться некуда.
