– И чего там такое?!
– Тут написано «В случае потери вернуть владелице Лилии Петровне Масловой» и телефон.
Клавдия ахнула и махнула на него рукой.
– Да что ты?! Выходит, ейная книжка, что ли, покойной?!
Илья аккуратно переворачивал отсыревшие страницы.
– Зачем она её бросила? – сам у себя спрашивал он. – Или кто её бросил? Или она просто уронила и не заметила?
Исписанные страницы быстро кончились. Илья поднёс книжечку к глазам и повернулся к свету. Из середины были вырваны листы, по всей видимости, довольно много, а дальше шли чистые страницы.
Илья стал оглядываться, словно надеясь найти вырванные записи, присел и стал шевелить траву и кусты.
– Чего ты ищешь-то?!
Он не ответил.
На пеньке было что-то насыпано, чёрная труха, похожая на мокрую пыль. Он потрогал её пальцами, потёр, потом понюхал.
– Ну?! Чего унюхал?
– Пепел, сажа, – сказал Илья и поднялся. – Дождями почти смыло. На пеньке, должно быть, сожгли вырванные страницы.
– А чего там на них было-то?
– Я не знаю, – ответил Илья Сергеевич и аккуратно засунул книжечку во внутренний карман. – Клава, никому ничего не рассказывайте.
– Да кому ж я!..
– Николаю Ивановичу тоже.
Клавдия вся залилась свекольным румянцем и задышала тяжело.
– Видел?
Илья Сергеевич кивнул.
– А я ничего и не стесняюся, – проговорила Клавдия задрожавшим голосом и вздёрнула подбородок. – Я женщина одинокая. Мне позволено.
– Не говорите, ладно, Клава?
– Только ты тоже… не говори. Пойдут языками плести, и так на меня всю жизнь плетут! А у него в Москве небось дети, внуки.
– Я никому ничего не стану рассказывать, – думая о записной книжке Лилии Петровны, пообещал Илья.
В Сокольничьем они расстались возле пруда – огорчённая Клавдия и сосредоточенный профессор. Он даже забыл спросить, где именно она встретила в тот день неизвестного пьяницу.
Он дошёл почти до самых лип, когда Клавдия его догнала.
– Тащи корзины на кухню-то! – приказала она и поставила у его ног свою. – Там у тебя девчонки примут! Я сапоги скину и мигом прибегу!..
Илья Сергеевич отволок обе корзины на кухню и поднялся в люкс «Николай Романов».
Там он первым делом положил записную книжечку в сейф, запер его и стал стаскивать сапоги.
…Вряд ли Лилия Петровна вдруг решила сжечь какие-то свои записи среди леса, а книжку выбросить. Значит, её забрал убийца. Выходит, он возвращался лесной дорогой и решил тут же избавиться от улики. Что-то там было записано такое, что его напугало или могло выдать, и он об этом знал. И это уж точно не мог быть бывший Зоин муж Петрович, которого милиционер Гошка задержал «на квартире» спящим!
Нужно узнать, был ли у Лилии Петровны телефон и кому она в тот день звонила. Как это сделать? Если бы загадочный директор Олег Павлович не исчез, можно было бы спросить у него. Наверняка ему известно, что именно ярославские следователи обнаружили на месте преступления. Вполне возможно и даже скорее всего в папке, которую директор передал Илье, были сведения на этот счёт. Значит, папку утащил убийца. Тогда получается – он о ней знал?
…Уравнение разбухало, разъезжалось, теряло стройность и всякое подобие логики. Как её искать, эту самую истину?
…Он сам виноват. Убедил себя, что решение на поверхности, нужно только как следует проанализировать условия задачи, и ошибся!.. Сейчас он даже представить себе не мог, где его искать, это решение. Записная книжка в лесу только добавила в несусветное уравнение очередное неизвестное, и непонятно было, как разложить его на составляющие, в какую часть отнести, с чем объединить.
Вспомнив, что ещё в лесу ему страшно хотелось есть, Илья заспешил, нацепил кеды и сбежал по лестнице. В полутёмном холле кто-то сидел спиной к окну, он пробежал было мимо, но остановился и с изумлением оглянулся.
– Да, да, это я, – зашипела Ангел с раздражением. – Я тебя специально тут караулю, чтобы ты при всех на меня глаз не пялил!..
– Что такое?!
– Это вчера Катерина меня побрила, – сказала она, стараясь, чтобы прозвучало лихо, и погладила себя по ёжику на голове. Ей было так стыдно, что даже дышать стало трудно. – Ничего, они отрастут.
Илья Сергеевич закрыл рот, взял её за плечи и повернул к окну.
Без жёстких сухих косиц, вечно мотавшихся по обе стороны бледного скуластого лица, она оказалась совсем другой, а он-то был уверен, что всегда умеет видеть полотно, а не раму!.. Щёки совсем исчезли, кожа как будто расправилась, странные светлые глаза стали больше.
– Что ты на меня уставился?! – она вырвалась и отступила. Шея у неё пошла пятнами, и ему показалось, что она сейчас заплачет. – Ну, я знаю, что урод, и что теперь, застрелиться?! И не смей ничего говорить, и жалеть меня тоже не смей, потому что…
Илья обнял её и прижал к себе – изо всех сил. Некоторое время она вырывалась, а потом затихла. Илья чувствовал, как колотится её сердце.
Не отпуская её, он шагнул в угол, к лестнице. Улыбаясь, потёрся щекой о её голову – с одной и с другой стороны.
Они стояли под лестницей и обнимались изо всех сил.
– Ужасно, да?
– Нет, что ты.
– Я же вижу!
Он поискал слова и нашёл не сразу:
– Тебе очень… подходит такая, – он с усилием вздохнул, – причёска. Так… элегантно.
– Ты опять врёшь, да?
Он покачал головой и прижал её покрепче.
– Если тебе правда нравится, ты извращенец, – пробормотала она ему в плечо.
– Видимо, так и есть.
Этот ёжик вместо волос действовал на него странно и очень сильно. Не останавливаясь, он гладил её по голове, тискал, наступал, и в конце концов она оказалась прижатой к стене под лестницей. Он ничего не замечал.
Целовались они долго, в голове у него всё заволокло туманом, но не холодным, болотным, а жарким, красным, предметы потеряли очертания, и не осталось мыслей.
– Подожди, – сказала ему в ухо Ангел. – Остановись. Так нельзя.
Но он точно знал, что можно.
Она оказалась свежей и какой-то острой на вкус, как августовская малина. И вся она была литой, стройной, выпуклой, словно нарисованной и изваянной специально для него, и это было совершенно новым. Он не подозревал ни о чём подобном!.. Ему и в голову не приходило, что есть человек, во всём ему подходящий.
Она вдруг засмеялась с изумлением.
– Ты не врёшь, – сказала она, – тебе правда нравится. И ты не изращенец!..
