– Пётр Петрович с супругой там, у пострадавшего? – осведомился Николай Иванович, слегка задыхаясь.
В стиснутой со всех сторон шкафами крохотной прихожей Илья подождал Зою. Она собиралась минуты три.
– Я готова.
Он ничего не стал ни спрашивать, ни уточнять. Готова, и отлично.
Если с Матвеем всё будет хорошо, остальное не важно. А если он не справится, ей ничего не понадобится.
– Зоя, проводите меня в магазин. Я посмотрю кое-что, и вы запрёте дверь.
– Я не могу, – испугалась она. – Как же я пойду! А вдруг опоздаем! Его без меня увезут!
– Не увезут, – сказал Илья. – Его никуда не увезут без вас!..
Она упиралась и не шла, Илья Сергеевич несколько раз повторил ей, что вертолёт они уж точно услышат и в случае чего Артобалевский позвонит. В конце концов он её заставил. Она быстро пошла в сторону «Народного промысла», поминутно оглядываясь на плотинку.
В Сокольничьем никто не спал, по всему селу горели огни. Машина подлетела к ярко освещённому эркеру, возле которого толпился народ, завизжала тормозами.
– Лучше б ты меня наказал, – бормотала Зоя себе под нос. Вытертый цветной рюкзачок прыгал у неё на спине. – Его не за что! Разве можно его наказывать? Он же добрый, самый добрый, нет таких больше. Всех жалеет. Себя никогда не жалел, а всех жалеет. За что ты его? Да ещё по голове? У него такая голова светлая, и чего там только нет. А чего ещё будет! Зачем ты так с ним? Убил бы меня, да и всё. От меня толку никакого, пустоцвет, лгунья. А он?..
Илья сбоку посмотрел на неё и всё же спросил:
– Вы к кому обращаетесь?
Она замолчала.
Задняя дверь в магазинчик была распахнута настежь, свет падал на охапки листьев и неподвижные стволы деревьев. Возле двери лежала чёрная собачонка. Завидев их, она вскочила и зарычала, а потом залаяла, припадая на короткие лапы.
Илья сразу поднялся на второй этаж. Здесь тоже горел свет и было холодно. Он огляделся и перевёл дыхание.
В центре большой квадратной комнаты стоял стол, заваленный чем попало – бумагами, лоскутами, катушками ниток, лентами, обрывками кружев, карандашами и книжками. Глухо зашторенные окна выходили на две стороны. Возле одного из окон притулилась ножная швейная машинка с прикрученной лампой. С машинки свисала какая-то работа, которую, должно быть, и делала Зоя, когда ей позвонили. На древнем диване с ковровой спинкой лежали подушка и лоскутное одеяло, огромный ком, в углу сидел ещё более древний медведь неопределённого цвета. От старости все швы на медведе расползлись, изнутри точилась жёлтая труха.
Илья Сергеевич потрогал медведя.
Против воли он всё время прислушивался, надеясь расслышать вертолёт, и от этого плохо соображал.
…Лети, говорил он вертолёту, ну где же ты? Если ты прилетишь, мы сможем надеяться. Лети давай!..
…Тёмные ночные леса до самого горизонта, и за горизонтом тоже леса. Слабо освещённые нитки дорог. Широченная неприступная река, и её тоже нужно перелететь, преодолеть. Здесь почти ничего не изменилось с тысяча семьсот восемьдесят пятого года, и непонятно, постоянно время или дискретно, и можно ли оказаться внутри его!
…Лети, сказал Илья вертолёту. Мы тебя ждём. И здесь у нас время идёт в одну сторону и скоро может закончиться, иссякнуть.
Он вздохнул и спросил у Зои, которая с изумлением оглядывалась по сторонам, словно ничего не узнавала в этой комнате:
– Матвей принимал лекарства?
Она кивнула.
– Где они? Зоя!
Она показала на маленький столик.
– И в гостинице у него тоже есть. Он же здесь не всякую ночь ночевал.
– Почему он не жил тут постоянно?
– Чтоб мне хлопот поменьше, – сказала она и улыбнулась. – Да и Лилия Петровна бы не одобрила, если б узнала. Но она не знала!
– Я это уже слышал.
Илья подошёл к столику и стал перебирать белые аптечные баночки.
– Это всё его лекарства?
Она опять кивнула.
– Я их заберу, – сказал Илья. В лекарствах он ничего не понимал.
– Как же, – заволновалась Зоя, – заберёте, а ему понадобятся!
– Ему в больнице выпишут, – успокоил Илья. – Он их здесь покупал или с собой привозил?
– И сам привозил, и Лилия Петровна привозила, если он подолгу в Сокольничьем задерживался. У нас тут таких лекарств не бывает, это всё иностранные!..
– Иностранные, – повторил Илья.
– Бежать надо, – торопилась Зоя. – Опоздаем. Я тогда пешком в Москву пойду. Далеко, долго буду идти.
– Мы не опоздаем.
Он ещё раз оглядел комнату.
– Илья! – закричали снизу. – Где ты?
– Мы здесь, – отозвался он. – Наверху! Поднимайся!
По лестнице затопали ноги, и ворвалась запыхавшаяся Агния.
– Артобалевский сказал, минут пятнадцать, – выпалила она и облизала губы. И привалилась спиной к косяку. – Садиться будут на луг, который за гостиницей. Туда подогнали машины, всё осветили. И прожектор подключили, чтобы с воздуха было видно.
Илья в последний раз оглядел комнату и вдруг зацепился взглядом за что-то знакомое. В один шаг он подошёл к столу и вытащил из-под лоскутов и обрывков чёрную папку с белой наклейкой. На наклейке было красиво выведено «Господину Субботину».
Это была та самая папка, которую ему передал директор. Та самая, что пропала у него из номера. Она была пуста.
– Откуда она здесь?
Зоя уже начала спускаться по лестнице, остановилась и оглянулась. И продолжила спускаться.
– Зоя! Откуда здесь эта папка?
– Да Матвей забрал, – объяснила она с досадой, словно удивляясь, что Илья не может понять такой простой вещи. – У вас из номера и забрал. Он к вам зашёл, увидал папку, открыл, читать стал. Ну и забрал её! Сказал, много чего там про людей понаписано! Вдруг кто-нибудь прочитает, кому читать это не положено? Людям всю жизнь испортит, навсегда.
– Как он попал ко мне в номер?
– Не знаю как, зашёл, должно быть. Ну, конечно, зашёл. Вы к нему постучали, а он не открыл. Он потом к вам пошёл, у вас открыто было. Он и стал из папки читать.
– Зоя! Где бумаги, которые там были?
– Мы сожгли! – И она пошла по ступенькам. – Вон, на первом этаже, в голландке. Я растопила, Матвей все бумажки вытащил и пожёг по одной.
Илья Сергеевич швырнул папку обратно на стол, на секунду прижался лбом ко лбу Агнии и, подталкивая её перед собой, побежал вслед за Зоей.
Вертолёт работал винтами, в разные стороны летел песок. Лица секли мелкие камушки, трава и ветки. Люди жмурились, закрывались руками и шапками, сдёрнутыми с головы. Кто-то что-то кричал, но ничего не было слышно за шумом двигателей. В свете многочисленных автомобильных фар Артобалевский что-то говорил и жестикулировал – он нацепил наушники с гарнитурой, – его слушали свесившийся из кабины пилот и человек в синей эмчеэсовской форме. Дослушав, пилот захлопнул дверь. Артобалевский содрал с бритой головы наушники и сунул мужику в форме. Тот забрался в вертолёт. Артоболевский, налегая плечом на плотный поток воздуха и чуть не падая, пошёл от вертолёта в сторону.
