– Вон там за углом чудесная лавочка поставлена, – на ходу говорил Николай Иванович. – Мы там разместимся.
Моментально они домчались до «чудесной лавочки», и Матвей извлёк из одного кармана поллитровку, а из другого пузатую зелёную минеральную воду.
– Запивать будем? – усомнился Николай Иванович. – По-аглицки?
Илья ещё раз оглянулся. Пить с незнакомыми людьми в одиннадцатом часу утра на лавочке ему было внове.
– А разлить?
– Есть, всё есть!..
Появились пластмассовые стаканы, водка забулькала, и командир приказал:
– Ну, взяли!
Матвей маялся, морщился и отворачивался, Илье было интересно и весело, а Николай Иванович делал дело.
– За что пьём? А! За знакомство и за то, чтоб в другой раз без последствий!..
И опрокинул водку в себя. Илья тоже опрокинул, а Матвей глотнул, задышал ртом и припал к минеральной воде.
– Что такое?! – тоном врача, распекающего пациента, воскликнул Николай Иванович. – До дна, до дна!
– Не могу я, противно мне!
– А вчера было не противно?! Давай, давай, как лекарство!
Матвей с усилием проглотил водку и зашарил в уже развязанном пакете.
– Огурцы на самом деле первый сорт, – хрустя, сказал Николай Иванович. – Интересно, что такое они в маринад кладут?..
Илья тоже взял холодный и плотный огурец в налипших укропных семечках, откусил и стал жевать.
От водки в животе моментально сделалось горячо и просторно, а от огурца солоно и терпко – хорошо!
– Ну, ещё по одной и вперёд! К искусству!
– Водку пьёте? – спросили рядом, и все трое оглянулись. – А Зоя Семённа чего? Бросили?
Утренняя собеседница Ильи Субботина, глубоко засунув руки в карманы кожаного «бомбера», с интересом взирала на водку и пакет с огурцами.
– Мне нальёте?
Николай Иванович засомневался, и видно было, что он сомневается.
– Девушкам по утрам пить не полагается, – наконец сказал он.
– Да ладно! У нас уже сто лет равноправие!
– У вас, может быть, и равноправие, – отчеканил Николай Иванович, – а у нас нет.
– Да я водки выпила больше, чем вы за всю жизнь!
– Николай Иванович, – вмешался Илья. – Вы затягиваете эпизод. Налейте ей, и дело с концом.
– А я больше не буду, – испуганно сказал Матвей, сделал шаг назад, наступил Илье на ногу и не заметил. Илья поморщился и посмотрел. На мокром кеде отпечатался след чужой рифлёной подошвы. – Я вот лучше огурчика!..
Джентльмен пожал плечами – недовольно – и разлил по стаканам оставшуюся водку.
Илья дожевал свой огурец и вытащил из пакета ещё один.
– Как вас зовут?
– Ангел, – ответила деваха.
– Так я и знал, – сказал профессор Субботин. – Тост, Николай Иванович!
– Всем здоровья до ста лет, – четко объявил джентльмен.
Деваха фыркнула, широко разинула белозубую пасть и лихо выплеснула туда водку. Илья наблюдал с интересом. Выплеснув, деваха, ясное дело, начала надсадно кашлять, мотать головой и выпучивать глаза. Свалявшиеся, как войлок, хвосты её причёски мотались по сторонам.
Николай Иванович покачал головой с осуждением, отвернулся и захрустел огурцом. Илья аккуратно поставил пустой стакан на лавочку, подумал – деваха задыхалась и хрипела – и с силой постучал её по спине. Она сдавленно всхрюкнула и качнулась вперёд.
– Вы если чего-то не умеете, – поучительным тоном произнёс профессор Субботин, – так не делайте или сначала научитесь!
– По… шёл… ты! – пролаяла страдалица.
Она всё продолжала кашлять, профессор опять учтиво постучал. Из-за воротника её негнущейся и громоздкой, как стог, куртки вылезла наивная белая магазинная бирка. Илья заправил бирку – профессор терпеть не мог неаккуратности!..
Побросав в урну пластмассовые стаканчики и пустую поллитровку, они устремились за экскурсией и нагнали её в нижнем этаже красного кирпичного дома, на котором значилась вывеска, что это – музей.
– Ну, взглянем, что тут за феномены, – под нос себе говорил Николай Иванович, стягивая пальто, – в знаменитом селе Сокольничьем!..
Небольшая зала была уставлена разнообразными музыкальными ящиками, фисгармониями, механическими пианино, кабинетными орга́нами с пупырчатыми латунными валиками – по валику двигалась металлическая пластина, и орга́н играл музыку, – а также граммофонами, патефонами и фонографами. Были ещё музыкальные шкатулки и какие-то громоздкие машины по извлечению звука из чего угодно – из струн, деревянных и железных штуковин, с педалями и колками, войлочными молоточками и рукоятками, похожими на колодезный ворот.
– В этом помещении, – говорила не видимая за спинами Зоя Семёновна, – у нас собраны многочисленные увеселительные устройства, бывшие в ходу у жителей Ярославской губернии в конце девятнадцатого и в начале двадцатого века. В те времена, представьте себе, не было телевизоров и мобильных телефонов, и люди развлекались совершенно не так, как сейчас.
Ванечка обнял свою спутницу, они оба, как по команде, состроили одинаковые улыбки, и девушка сделала селфи на фоне механического пианино. Потом они перебежали к столу с музыкальными шкатулками и там сделали селфи тоже. Затем переместились к окну и ещё несколько раз запечатлелись.
– А где же Матвей Александрович? – вдруг спросила Зоя Семёновна совершенно другим, не экскурсионным голосом. – Потерялся?
Илья оглянулся – и вправду никакого Матвея среди собравшихся в зале не было. Странное дело. Когда же он отстал?
– Продолжайте, Зоечка Семёновна, – ласково сказал Николай Иванович. – Он, должно быть, погулять решил!.. Зато мы вот… девушку к вам доставили.
Сетевая поэтесса по имени Ангел смотрела злыми глазами. Куртку она так и не сняла.
Илья голову мог дать на отсечение, что при известии о том, что Матвей «решил погулять», Зоя Семёновна огорчилась и утратила интерес к экскурсии.
Выходит, она ради него старалась?! Или дело в чём-то другом? Может, она… следит за Матвеем? Боится упустить его из виду?
– Здесь всё можно трогать руками, – продолжала увядшая Зоя Семёновна. – И фотографировать можно…
Видимо, это было сказано специально для парочки, которая только и делала, что фотографировалась.
– Вот такой музыкальный ящик можно было увидеть в гостиной зажиточного крестьянина или средней руки купчика. А такое развлечение могли позволить себе только люди побогаче. Инструменты покупались для жён и дочек, которые целыми днями сидели дома, и единственной отрадой для них были модные музыкальные пьески и гуляние по главным улицам. Таких в Сокольничьем было три – Ярославская, Середская и Давыдковская.
