— Я до этого не доживу, но это будет. Дочка в последнем письме написала мне: «Папа, я советская литовка!» И я счастлив. А больше мне ничего и не надо.
* * *
Что было с теми активистами Шальчининкского района, которые в отличие от Чеслава Высоцкиса после путча остались в Литве? Их судили. И за референдум, и за автономию, и за три равноправных государственных языка.
В августе 1997-го на Высоцкиса и его товарищей было заведено уголовное дело. Что им инкриминировалось? «Активное участие руководителей района в совершении переворота в августе 1991 года, участие в деятельности иностранной организации другого государства (СССР), деятельности иностранной организации (КПСС) и ее подразделений в Литве».
Четверо обвиняемых (Леонас Янкелевич, Альфредас Алюкас, Карлис Биланс, Янис Юролайть) были приговорены Верховным судом Литвы к различным тюремным срокам, один (Иван Куцевич) был оправдан в связи с отсутствием состава преступления.
«Закончено следствие по делу шальчининкских вредителей» — отчитались газеты знакомой из учебников истории лексикой. Только это уже были не сталинские, а литовские времена.
«Вы действительно лучший немец»
Спустя три года после развала СССР Чеслав Высоцкис написал открытое письмо Михаилу Горбачеву:
«До 22 августа 1991 года я работал в Литве председателем Шальчининкского районного совета депутатов и секретарем райкома партии. Этот район едва ли не единственный в Прибалтике еще полтора года оставался советским после выхода Литвы из состава СССР.
В нем продолжала действовать Конституция СССР. В августе 1991 года литовские власти объявили меня врагом литовского народа за измену родине, моя «вина» состояла в том, что я отстаивал советскую власть, КПСС, СССР. Сейчас я в подполье, без работы и крыши над головой. На меня объявлен розыск. Но я не падаю духом и не жалуюсь на свою судьбу. Я сейчас являюсь секретарем компартии Литвы, которая продолжает действовать в условиях подполья.
Я твердо верил вам, честно и добросовестно выполнял решения съезда народных депутатов СССР. На совместной встрече членов бюро ЦК компартии Литвы вы заверили нас, что Литва останется в составе СССР, а усилия, направленные на сохранение советской власти, будут поддержаны. Я в это тогда не поверил и сказал вам об этом откровенно.
…Вы целиком выполнили заказ Запада. Вы продали своих товарищей, вы развязали человеческую бойню и залили кровью нашу землю, разорили богатую и могучую нашу страну. Вы превратили честных людей в изгоев. Вы сознательно допустили к власти мафию, проходимцев и негодяев, вы выполняли заказ ЦРУ и за это вас наградили Нобелевской премией мира. Только это не премия мира, вам присудили премию за предательство.
Вы оказались своим среди чужих и чужим среди своих.
Вы действительно лучший немец.
Предатели народа — не нужны. В военное время такого человека, который давал присягу своей армии, а потом продался врагам, расстреливали. Сейчас не военное время.
Но судить вас надо. За измену родине. Вношу предложение:
предать М. Горбачева суду общественного трибунала, лишить российского гражданства и предложить выехать из России в любое государство, которое пожелает его принять.
Вы предатель, преступник, убийца. Будьте прокляты!
Я верю в ваш бесславный иудин конец.
С глубочайшим презрением к вам
Чеслав Высоцкис, заслуженный работник культуры Литовской ССР».
Глава 7
Родина или смерть?
Есть такое волшебное слово, которым в Прибалтике образца начала 90-х можно было парализовать любого. Это слово «ОМОН». Слово-пуля, слово-ожог, слово-выстрел…
Правда, жизнь как вильнюсского ОМОНа, так и рижского была столь скоротечна, что мало кто успел разобраться, за что боролись и что представляли из себя эти парни в камуфляже, которые громко отстаивали немодные в ту пору принципы, упрямо повторяя: «Мы защищаем свое право думать иначе и поступать так, как велит наш долг и присяга».
Снятые тележурналистом Александром Невзоровым десятиминутки «Наши» в программе «600 секунд» казались пощечиной, а сами омоновцы смотрелись опасными ретроградами, в руки которых попало оружие. Так думали, конечно, не все — другая часть нищего, морально раздавленного и абсолютно ничего не понимающего в происходящем советского общества видела в них своих защитников. В мути тех дней надо же было хоть в кого-то верить…
Пересматривать невзоровские фильмы сегодня и стыдно, и страшно. «Мы боремся с прибалтийским фашизмом!» — очень серьезно рассказывает перед телекамерой один герой. Тогда казалось: передергивает. Увы, спустя четверть века это превратилось в реальность: мы действительно боремся с прибалтийским фашизмом…
На экране — узнаваемые с начала 90-х огненные буквы и зимний Вильнюс. Баррикады. Хаотичная стрельба. Советский Союз разваливается на глазах, как рыхлая земляная глыба, оторвавшаяся от края оврага.
— А что посоветует нам в этой ситуации делать товарищ Невзоров? — спрашивает автора фильма командир вильнюсского ОМОНа Болеслав Макутынович.
— Стоять! — сверкнув глазом, отвечает журналист.
И омоновцы стояли — еще не зная, что страну им не удержать. Что в Литве их верность присяге приравняют к преступлениям против человечности. И что по обеим сторонам литовско-российской границы с этим в конце концов все смирятся.
Тележурналист Александр Невзоров снял про омоновцев фильм, который в 1991 году казался пощечиной общественному мнению. А спустя 25 лет оказался правдой. Фото Михаила Макаренко, РИА Новости.
«Составить списки лиц противоборствующей стороны, их адреса и пометить квартиры», — почти рыча в микрофон, описывает планы националистов Александр Невзоров. Как это диссонирует с прекрасными трехцветными ленточками и свечками, которые до определенного времени ассоциировались у всех со словами «Литва и литовцы»! Пройдет всего 8 месяцев, и это окажется правдой — на улицах появятся листовки с условно вырезанными на лбу командира отряда звездами и выколотыми глазами, а в газетах напечатают список лиц, подозреваемых в — измене — родине… Самый одиозный советский и российский репортер эпохи ранних 90-х оказался самым прозорливым.
Такие телеграммы приходили в адрес программы «600 секунд» после фильмов Александра Невзорова. Фото из архива Г. Сапожниковой.
По его собственному признанию, вышло это по какой-то ошибке судьбы.
«Я случайно оказался на стороне правды», — сознавался Александр Глебович в интервью зимой 2012-го, незадолго до того, как снова стал ярым оппозиционером. Родина или смерть, Советский Союз или гибель, «наши» или враги: человек, который ставил перед собой такой выбор, 25 лет назад был груб и оригинален и абсолютно не вписывался в тогдашний политический ландшафт. На фоне нынешнего его антивластного эпатажа этот эпизод из журналистского прошлого ему, наверное, хотелось бы перемонтировать. Увы: это возможно только в кино. Но не в жизни.
