– Мам?! Это что? Папа ушел? Совсем?! – И Катя ринулась вслед отцу, а Томка повернулась, ушла в комнату и легла на кровать лицом к стене.
– Папа! Подожди!
Димка остановился и убрал мобильный телефон, на котором начал было набирать номер. Катя с разбегу кинулась ему на шею, и Димка закружил ее, как в детстве, а потом поцеловал – в одну щеку, в другую…
Катя смотрела на него большими глазами:
– Папа, ты уходишь насовсем? – Губы у нее задрожали.
– Милая, мы будем очень часто видеться! Не реже, чем раньше, я обещаю! Меня и так никогда не бывало дома, правда же? И мы сможем переписываться, звонить друг другу! Я тебя очень люблю! И Антошку! Я так виноват перед вами! Прости меня, дорогая!
– Да ладно, что ж теперь делать, – шмыгнув носом, сказала Катя.
– Береги себя!
– Пап, скажи, это ведь она – Леа? Да? Людмила?
– Откуда ты знаешь… про Леа?!
– Папа! Ты же сам разрешил мне читать твои книжки! «Письма к Леа» – у тебя на полке! Даже два разных издания! Я сразу поняла, что это ты написал! И псевдоним такой прозрачный: Арсеньев – Артемьев. Мне так понравилось! Я даже плакала!
– Но как ты поняла, что это я?!
– Я тебя узнала! Там столько твоего! Леа – это же Людмила, правда? Я, как вернулась из Питера, первым делом перечитала «Письма» – она так похожа! Знаешь, она нам всем понравилась! Даже маме! Пока она не поняла, что… ну…
Дима вздохнул:
– Катюш, маме я не стал говорить, она бы все равно не поверила. Но тебе скажу. Настя – вовсе не моя дочь. И эту женщину я совсем не знаю.
– Но как же…
– Это чудовищное недоразумение.
– Но почему же ты тогда уходишь?! Папа?!
– Потому что не могу больше так жить. И я прошу тебя – позаботься о маме. Я поступил с ней подло. Она не заслужила.
– Я не понимаю… Но… Она все-таки существует?! Другая женщина?! Или ты ее выдумал?
Но отец не ответил – еще раз поцеловал ее и ушел в ночь. Во тьме вспыхнул голубоватым светом экран его мобильника, и Катя долго смотрела на удаляющийся мерцающий огонек. А потом вернулась к матери.
Глава 2
Двадцать четыре часа из жизни мужчины
Высокая молодая женщина медленно брела по ночной улице – впереди бодро бежал маленький песик, белый с черными и рыжими пятнами.
– Чарлик! Пора домой! Хватит!
Но Чарлик сделал вид, что ничего такого не слышал, и с заинтересованным видом устремился за угол, натягивая поводок.
– Да что ж такое-то…
Песик обернулся, завилял хвостом и снова насторожил уши, потом коротко тявкнул, всем видом показывая, что там, впереди, происходит что-то очень и очень интересное: ну, пойдем же! Женщина покачала головой – ладно, пойдем. Ничего интересного там впереди наверняка нет – пустая набережная, ночная Нева и разведенный Благовещенский мост. Но потом прислушалась и невольно ускорила шаг: кто-то громко читал стихи:
Люблю тебя, Петра творенье!
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…
На набережной действительно было пусто, только на парапете площади Трезини стоял какой-то парень и, размахивая руками, во весь голос – очень выразительно! – читал Пушкина:
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость…
Надо же! Меньше всего она рассчитывала увидеть такую сцену и невольно улыбнулась: забавно. Наверняка приезжий. Ее привычное уныние вдруг как-то рассеялось. Молодой человек дочитал и поклонился в сторону Невы.
– Браво! – воскликнула женщина и зааплодировала, а Чарлик пару раз тявкнул, поддерживая. Молодой человек обернулся, увидел своих слушателей и покачнулся…
– Осторожно!
…Но выправился и легко спрыгнул на асфальт. Они оказались почти одного роста и, если бы могли видеть себя со стороны, заметили бы, что удивительным образом «рифмуются» друг с другом: темноволосая женщина в черных брюках и светлой ветровке – и белокурый молодой человек в светлых джинсах и темной рубашке. Но, кажется, Чарлик это заметил: он радостно напрыгивал на незнакомца, пытаясь лизнуть.
– Чарлик! Веди себя прилично!
Молодой человек опустился на корточки и затормошил песика, который повизгивал от радости и все-таки ухитрился пару раз лизнуть его в нос.
– Вы поздно гуляете! – сказал молодой человек, поднимаясь.
– Да, так уж вышло.
– Ведь это Васильевский остров, правда? Похоже, я оказался тут в ловушке: мосты развели, метро закрыто…
– Да, недавно развели.
– И никак не выбраться на ту сторону?
– Боюсь, что нет. Но Благовещенский мост часа в три сводят ненадолго, можете проскочить. Только все равно никакой транспорт не ходит, если только такси. Вам далеко?
– В Обухово.
– Прилично!
– А Благовещенский – это который?
Женщина показала:
– Вот этот, рядом.
– Да, влип я. Увлекся! Так светло – даже не верится, что ночь!
– Белые ночи.
– А я думал, они только в мае бывают!
– До середины июля.
– Здорово! Так мост в три часа сведут, говорите? Еще часа полтора надо где-то прокантоваться… А давайте я вас с Чарликом провожу?
– Ладно, только с одним условием: по дороге будете читать стихи. Идет?
– О, этого – сколько угодно! Пушкина?
– Что хотите!
– Тогда – вот это:
В те ночи светлые, пустые,
Когда в Неву глядят мосты,
Они встречались как чужие,
Забыв, что есть простое «ты»…
[1]Они медленно шли по полутемным переулкам. Чарлик трусил впереди, иногда оглядываясь, а женщина посматривала, чуть улыбаясь, на незнакомца, который читал одно стихотворение за другим. Наконец, она остановилась около углового дома:
– Ну вот, вечер поэзии окончен. Это мой дом.
– Понятно. А вы не знаете, поблизости нет какого-нибудь ночного кафе? Или хотя бы скамейку найти, а то я весь день на ногах…
– Кафе… Боюсь, что нет. Скамейки есть в Румянцевском парке – тут недалеко! Надо вернуться опять на набережную и налево. Правда, это немного подальше от Благовещенского моста. – Она некоторое время смотрела на своего спутника, потом, чуть усмехнувшись, решилась: – Знаете что? Пойдемте-ка ко мне. Посидите, отдохнете. Чаю выпьете. Все равно я не засну.
