– Без колдуна-ватафина русалии не могут начаться, – с гордостью заявил Борецкий. – Только он уполномочен богами собирать волшебные русальские травы, только ему одному известны все заклинания, он руководит, а ему подчиняются дружинники и русалки. Он готовит у всех на глазах новое знамя и освящает его. Это такое особое полотно, в углы которого зашиваются священные растения. Например, «перуника».
– В честь бога Перуна?
Борецкий кивнул.
– Главарь поливает знамя чародейной заговоренной водой, обрызгивает себя и своих помощников и дает страшную клятву исполнять как положено весь русальский ряд и хранить тайну. За нарушение заветов ему грозит проклятие. «Да погаснет очаг в моем доме, пусть змеи и ящеры совьют свои гнезда в нем, да не примет земля мои кости...» – замогильным голосом протянул он.
– И ты собираешься все это проделать?
– Нет, конечно. Я же не настоящий ватафин, а самозванец и дилетант, как и все присутствующие. Мы просто играем!
К ним подошли Бутылкины – Коломбина и Арлекин.
Арлекин в пестром желто-красном трико, в такой же удлиненной курточке с широким круглым воротником, в туфлях с бантами и смешной шляпе был неотразим. Его возлюбленная Коломбина выглядела настоящей субреткой — длинная пышная юбка, сшитая из разноцветных лоскутков, кокетливый лиф и вторая юбка покороче, в полоску, на голове – белая шляпка.
Бутылкины чувствовали себя неловко в своих вычурных нарядах, но, взглянув на Астру, приободрились.
– Нельзя ли было обойтись без дурацкого маскарада? – натянуто улыбнулся Степан. – Ты, Илья, меры не знаешь в своих фантазиях, а мы идем у тебя на поводу.
– Это в тебе говорит провинциал, консерватор, – парировал хозяин. – В Венеции каждый год карнавал устраивают. Тысячи туристов, между прочим, и наших, русских, валом туда валят! Фотографируются разряженные на фоне собора Святого Марка, на гондолах катаются по грязным каналам, задыхаясь от восторга. Знаешь, какая там самая крутая фишка? Частные вечеринки, балы-маскарады для избранных, которые проводятся в старинных венецианских дворцах. Вход исключительно по приглашениям. Такой билетик стоит около пятисот евро! Съезжаются богачи и знаменитости со всего мира, и никого не смущает жесткий дресс-код: без костюма и маски не впустят, будь ты хоть миллиардером, хоть голливудской звездой.
Бутылкин смешался.
– Чего ты на меня напал? То Венеция, а то костромская деревня Сатино. Сравнил!
– Пора вернуть себе национальную гордость, – не сдавался Борецкий. – Наши традиции ничем не уступают итальянским. Только мы привыкли загранице поклоняться, все чужое копировать. Масленицу, зимние русалии, Купальские гулянья не хуже можно обставить. Было бы желание! И туристов возить. У нас экзотики куда больше.
Астра не принимала участия в споре. Коломбина и Арлекин, эти персонажи итальянской комедии дель арте, вызвали у нее тревогу, напомнили эпизод с кассеты из тайника – венецианский карнавал, пляшущие Коломбины, Арлекины, Пьеро...
– Слышишь, как ветер воет? – шепотом спросила у нее Алина, которой наскучила перепалка мужа с Борецким.
– Это в дымоходе. Кажется, начинается метель.
Протяжный тоскливый звук подтвердил ее слова. Вьюга пела свою заунывную песню и кружилась в бешеном танце, размахивала белыми рукавами, стучалась в окна. К стеклам липли снежинки.
– А Снегурочка будет? – спросила Астра.
– А Дед Мороз? – подхватила Коломбина.
Борецкий развел руками. Увы! Надоевшие персонажи новогоднего праздника в программе предусмотрены не были.
Дамы огорчились, а мужчины принялись обсуждать творчество драматурга Островского. Дескать, костромская земля, ее лирическая красота послужила вдохновению писателя. Матвей присоединился к беседе. Он не был поклонником театра, поэтому больше молчал или отделывался краткими репликами.
– Только здесь могли выйти из-под его пера Берендей, Лель и печальная девочка-Снегурочка...
– Любви ей, видите ли, захотелось...
– Чужому счастью позавидовала...
– Это не зависть, господа! Это женское естество в ней заговорило...
– И чем дело кончилось? Растаяла...
– Ярило ее погубил, сжег своими лучами! Снегурочка должна была оставаться холодной.
– Это жертва, принесенная Эросу...
– Господа! Островский сочинил настоящую языческую мистерию!
Матвей решил переключить их внимание на более насущную тему. Например, почему не спускается в зал Вишняков?
– Дамы скучают, – начал он издалека, жестом показывая в сторону Астры и Алины. – Кстати, где Егор?
Борецкий-ватафин бросил взгляд на лестницу.
– Облачается в костюм волхва, – торжественно провозгласил он. – Это ответственная и сложная процедура.
– Ему давно пора быть здесь, среди нас, – поддержал Матвея Арлекин.
– Нельзя торопить чародея...
Бутылкин смирился.
– Ладно, будем ждать. Матвей, ты сегодня кто? – он дотронулся пальцем до украшенного позументом камзола. – Сен-Жермен? Калиостро?
– Называйте меня Брюсом...
– Ого! – продемонстрировал осведомленность Борецкий. – «Птенец гнезда Петрова»? Неплохо придумано. Сей милостию российского царя граф, кажется, не чурался увеселительных мероприятий и умел развлекать публику. Даже слыл колдуном! В своей подмосковной усадьбе он, говорят, держал пруды замерзшими аж до середины лета и катался на коньках перед гостями. Теперь он тоже не прочь навести шороху и расхаживает по усадьбе привидением. Уж не ты ли это?
– Я.
– Вот это по-нашему! – усмехнулся Арлекин. Он уже выпил пару рюмок анисовки и не прочь был закусить. – Никогда еще не ужинал с привидением. Тем более не встречал Новый год. Алинушка... тьфу... Коломби-нуш-ка... – У него слегка заплетался язык. – Бери графиню, веди ее к нам!
С подачи Бутылкина Астра получила маскарадное прозвище – графиня, – которое все одобрили.
В этот момент по ступенькам спустился ослепительный Вишняков-волхв, вызвав всеобщее восхищение. Он выглядел потрясающе в одеянии из черной парчи с фиолетовым отливом, сплошь затканной дубовыми листьями и желудями, с серебристой вышивкой по вороту, подолу и рукавам, с нагрудным знаком солнца и полумесяца. На голове – белый парик, в руке – деревянный посох с венчающим его позолоченным шаром, а лицо закрыто ритуальной полумаской.
По залу пронесся вздох, Коломбина захлопала в ладоши.
– Чем не Дед Мороз? – съязвил Матвей. – Только мешка не хватает.
– Ты великолепен! – бросился к приятелю Борецкий. – Назначаю тебя моим главным помощником!
Вишняков же, вопреки всеобщему ликованию, был чем-то недоволен, угрюм. Его губы оставались плотно сжатыми. Он окинул взглядом зал, как бы ища кого-то, и медленно опустился в кресло.
