Несколько лет спустя паломничество совершил сэр Ричард Торкингтон, священник прихода Милбертона в Норфолке. Он тоже жаловался на дурное обращение со стороны мамлюков, которые нагнали на него и его спутников «большого страху, который слишком велик, чтобы его описать словами». В Яффе он обнаружил, что «ныне там нет ни единого дома, а только две башни и несколько пещер под землей», но Иерусалим всё еще оставался «знатным городом, ибо он стоит на таком возвышении, куда подниматься должны все люди, откуда бы они ни шли», и откуда видно «всю Аравию». Он описывал, как вода в большом изобилии поступает в город по трубам из Хеврона и Вифлеема, так что все цистерны заполнены «и много воды ныне расходуется впустую».
На обратном пути из Иерусалима Торкингтон примкнул ради безопасности к двум другим английским паломникам, Роберту Кроссу, жестянщику из Лондона, и сэру Томасу Топпу, «священнику из западного графства». Это едва ли не последние имена, которые можно отнести к религиозным паломничествам Средних веков, поскольку уже через несколько лет Англия приняла Реформацию, а реформаторы не одобряли и впоследствии сурово пресекали практику паломничеств из-за ее ассоциаций с покупкой индульгенций и поклонением святым и реликвиям. Типичной для нового настроя является точка зрения Эразма Роттердамского, который в своих сатирических диалогах высмеивал тщеславие паломников, «с ног до головы обвешанных ракушками, отягощенных с обоих боков образками из олова и жести»
. Ранний глашатай Реформации Джон Уиклиф с нескрываемым отвращением отзывался о паломничествах, и его высказывание имели немалый успех у властей, поскольку когда один из его сторонников был вынужден отречься от лоллардов, ему пришлось также принести клятву «отныне презирать паломничества»
. Реформаторы учили, что путь в Иерусалим лежит через сердце человека. Таковым он и останется на долгое время, а физическая Палестина будет предоставлена купцам и дипломатам соперничающих держав.
Глава IV
Крестовые походы
Превратиться в «клоаку христианского мира и вобрать в себя все его распри» — вот что стало главным назначением Крестовых походов, как писал в своей «Истории священной войны» в 1639 г. преподобный Том Фуллер. Даже если сделать скидку на кальвинистскую пристрастность этого реформатора, афоризм Фуллера по-прежнему остается бесспорным. На заре Крестовых походов толчком к ним послужила жажда наживы, жажда славы и жажда мести неверным во имя веры. Упиваясь кровопролитием, беспощадные в своей жестокости, невежественные в том, что касалось географии, стратегии военных действий или снабжения войск, первые крестоносцы бросились на Восток, не имея плана военной кампании иного, чем напасть на Иерусалим и вырвать его у турок. Этого на некий безумный лад они достигли лишь потому, что в стане самого их врага царил разлад. Бич последовавшей затем розни сразил и их тоже: отсутствовала даже самая элементарная лояльность, которая могла быть продиктована чувством самосохранения. Протянувшийся на два последующих столетия, через самое сердце Средних веков, след их раздвоенных стягов был лишь чередой тщетных попыток повторить успехи Первого крестового.
Провалы как будто ничему их не учили. Подобно человеческим леммингам, каждое поколение крестоносцев бросалось по фатальным стопам своих отцов. Сама Палестина, поле битвы и трофей одновременно, превратилась во вторую родину, если не кладбище, для половины семей Европы. Святой Бернар Клервосский, проповедовавший Второй крестовый поход, похвалялся, что оставил в Европе не более одного мужчины для утешения каждых семи вдов
. Но далекую страну таким знакомым делало не столько число тех, кто отправлялся туда в любой данный момент времени, сколько тот факт, что они раз за разом проходили по одному и тому же месту почти два столетия, поэтому зачастую два, три, а то и четыре поколения одной семьи воевали, оседали или погибали в Палестине.
В Англии каменные надгробные статуи четырех графов Оксфордских, каждая со скрещенными ногами в знак участия в крестовых походах, лежат в приходской церкви в Херефорде. Альберик де Вер, первый граф, по прозвищу Угрюмый, в кольчуге с головы до пят, укрытый тканевым саккосом, опираясь рукой на меч, а сапогами со шпорами — на льва, лежит в каменном бессмертии на саркофаге с датой 1194 г. Рядом с ним — второй граф де Вер, погибший в 1215 г., третий — погибший в 1221 г., и пятый — павший в 1295 г., и каждый изображен со скрещенными ногами крестоносца. Сходным образом в церкви Олдворта в Беркшире красуются пять надгробных статуй со скрещенными ногами — это выходцы из семьи Ла Беше. Подобные надгробия можно найти в каждом графстве Англии; одни статуи опираются ногами на кабана или оленя, другие держат до половины вытащенные из ножен каменные мечи, третьи молитвенно сложили руки, четвертые держат щит с крестом тамплиеров, возле пятых, также скрестив ноги, покоятся их дамы
. На гербах множества семейств присутствуют раковина Иакова или крест святого Георга, что говорит о Крестовых походах, и до сих пор можно встретить постоялые дворы с вывеской «Голова сарацина»
.
Однако Крестовые походы не проникли настолько глубоко в сознание англичан, как того можно было бы ожидать. Они не вдохновили ни одного монументального памятника национальной истории. Не появилось и среди ученых-гигантов XIX столетия никого, кто сделал бы для Крестовых походов то же, что сделали каждый в своей области Стаббс, Фрод или Фримен. Все фундаментальные исследования изыскания проводились французами. Не существует и значимой литературной традиции, порожденной приключениями на Востоке, если не считать довольно нелепых средневековых рыцарских романов в стихах, прославляющих то, как Ричард обедает поджаренным сарацином или спасает менестреля Блонделя
. И действительно, англоговорящие люди знакомы с Крестовыми походами главным образом благодаря облагоображенной версии Вальтера Скотта в «Талисмане», единственном выдающемся произведении, какое они вдохновили во всей английской литературе.
Отчасти виной этой лакуне тот факт, что истинные силы Англии в эпоху Крестовых походов были заняты дома, где шла борьба между саксами и норманнами, между аристократами и королем, между короной и церковью.
Подавляющая часть английской крестоносной традиции сосредоточена вокруг Ричарда Львиное Сердце, а ведь его с трудом можно назвать англичанином, нога его супруги ни разу не ступала на английскую землю, да и сам он из двенадцати лет своего правления не более семи месяцев провел в стране, корону которой носил. Это Палестина сделала его национальным героем. Что знала о нем Англия как о короле — рыжеволосом великане
, потрясающем мечом и обладающим бешеным нравом представителей Анжуйской династии, который снизошел до страны, лишь чтобы надеть корону и собрать в свою казну всё до последнего пенни, чтобы финансировать свой крестовый поход? Он отбыл в такой спешке, что Англия едва ли заметила его присутствие, если не считать бешеного вала налогов, который обрушился на нее и отступил лишь для того, чтобы обрушиться снова, когда короля пришлось выкупать из темницы императора Священной Римской империи, которому его выдал Леопольд Австрийский.
Почему-то эти факты оказались заслонены славными рассказами о его доблести в Палестине, где он прорубался сквозь ряды сарацин с мечом в одной руке и боевым топором в другой. Именно в Палестине он стал Ричардом Львиное Сердце, и именно в Палестине он превратился из сварливого, героического, бессовестного сына Аквитании и Анжу в первого короля-героя Англии со времен Альфреда Великого.
