Настя сидела «в первом ряду», на носу плота и не видела сидевших позади, а тем более оставшихся. Но едва плот набрал нужную скорость, ей захотелось додумать свои мысли, кто как и чем изменился с той минуты, когда вместо обитаемой и в целом ухоженной планеты Ореол Портал выбросил их сюда. В место, едва ли пригодное для людей.
Русаков, которого чаще звали Алексом, а не Сашей, изначально был самым красивым мальчиком. При том жутко застенчивым и молчаливым. Многословным он и сейчас не стал, а вот уверенность в себе обрел. И еще растет вверх, как на дрожжах, скоро Кольцова догонит.
Семен как был нескладным длинным и худым, так таким и остался. Пусть в плечах раздался и уже не такая оглобля, какой был на Земле. Как был болтуном – так им и остается. Но сейчас нередко такие умные разговоры заводит, что только Доцент его и понимает по-настоящему. Эх, угораздило же его! Ну да прав Доцент, Семен выкарабкается обязательно. Но все равно страшно.
Нет, не будем о грустном.
Что там про Кима с Джоном? Они ни внешне, ни в характерах почти и не изменились. Оба остаются самыми невысокими среди мальчишек, раньше третьим был Войцек, но он давно их обогнал. Оба деликатного телосложения, но очень крепкие и спортивные. Ну и лица у обоих восточного типа, пусть при близком знакомстве становятся видны десятки отличий.
Вот кстати об отличиях. Инеза и Серена обе смуглокожие. Но как по-разному! Первая просто смугленькая, не очень-то и красивая испанка. Впрочем, о красоте можно и поспорить. Особенно если заглянуть в большие черные глаза. Да и лицо выразительное, нос с легкой горбиночкой, губы тонкие, но изящно очерченные. И характерец! Чаще молчит, как рыба, но стоит задеть за живое – такими тирадами разражается, мешая испанские, английские и русские слова!
А Серена почти негритянка. Хотя больше индианка, но и негритянская кровь в ней есть. Впрочем, как и шотландская, и бог знает какая еще. Потому и кожа у нее изумительного кофейного оттенка, а лицо, как у восточной красавицы из тысячи и одной ночи. А характер – как в том кино про Штирлица говорили: выдержанный, нордический. И еще, как ни смешно это звучит, но Серена с каждым днем становится все более русской, что ли.
Ох, понять бы еще, по какой причине в голове все эти мысли несвоевременные закрутились? Ну да! Она же о переменах думала в каждом из них и во всех вместе. А самые главные перемены состоят в том, что они невероятно развили свои способности.
Придя в интернат, каждый умел самую малость. Войцек мог поднять свое тело над землей на несколько метров, ну и легкие предметы вроде книги тоже поднимал. Серена создавала между ладонями электрическую дугу. Инеза делала невидимый барьер, через который даже впятером было не проломиться. Ну и прочие игрушки в том же духе. За год кое-чему научились, но все равно от их навыков здесь толку было чуть да маленько.
Но уже через пару недель почти все овладели такими способностями, о каких и мечтать не смели. Многие даже в фантазиях вообразить не могли, а если кто сказал бы, что они станут вытворять, сочли бы сказками. И почти всякий раз, столкнувшись с очередной смертельной опасностью, многие замечали, что либо их способности возросли скачком, либо у них прорезалось нечто новое.
Так неужели они Каньон не одолеют?
4
– Прибыли, – буркнул Войцек, приземлив плот и вновь поднимая его в воздух, едва спрыгнули пассажиры и выгрузили багаж. Настя оттолкнулась прямо от стены, чересчур сильно вышло, плот сильно накренился. А Войцек ей ни слова упрека не сказал, из-за чего у Насти вновь сделалось тоскливо на душе.
Еще через полтора часа у подножия Западной стены Каньона собрались все. Осталось подняться на высоту около четырехсот метров. Вот только сделать это спокойно им не дали.
Настя с Войцеком принялись поднимать всех на промежуточную площадку. Войцек брал с собой сразу троих, Настя кого-то одного из ребят с грузом или одного взрослого, но почти налегке. И для Войцека, тем более для нее высота подъема в двадцать метров была предельной, но вдоль пологого склона можно было бы подняться и на самый верх. Вот только склон не был пологим, скорее вертикальным. Но, по счастью, он не был очень ровным, шел уступами в виде очень высоких неровных ступеней, создававших где узенькие, а где и очень широкие карнизы. Отталкиваясь от всех этих неровностей, можно было прыгать хоть вверх, хоть вниз. А там, где ступенька попадалась слишком уж высокая, выручали глубокие расселины. В одном месте приходилось использовать для опоры немалого размера скалу, торчащую из базальтового массива, словно балкон. В двух местах встречались карнизы шириной в десятки метров и протянувшиеся в обе стороны на многие километры. Вот Большой Верхний карниз и был их конечной целью, а Большой Нижний должен был послужить промежуточной станцией.
На эту станцию пересадки уже подняли девять человек, включая Семку, когда снизу второй раз за день раздались автоматные очереди.
Солнце стояло еще довольно высоко, но уже начало клониться на запад, и стена Каньона отбрасывала сейчас густую тень, уже целиком скрывавшую не только ее подножие, но и весь Желтый кустарник, и почти дотянувшуюся до Долины Гейзеров. Поэтому росчерки трассеров были видны, а вот разглядеть, что происходит в месте стоянки, было невозможно – подножие скрывали неровности стены.
Войцек, недолго раздумывая, взмыл в воздух, собираясь кинуться на помощь.
– Замри! – прикрикнул на него майор Кузьмин.
Войцек исполнил приказ буквально, завис в метре над поверхностью и перестал шевелиться.
– Фома! – раздался из рации, включенной на громкую связь, голос Беркута. – Подверглись нападению прозрачников. Отбились. Но пусть ребята при спуске будут осторожны.
– Понял тебя, Беркут. Ребята спускаются, встречайте, – ответил Кузьмин и повернулся к Войцеку. – Слышал, горячий финский парень?
– Так точно. Пошли, Настя?
– Пошли.
Они проделали бо́льшую часть пути вниз, когда вновь раздались выстрелы. На этот раз сверху и снизу одновременно. Войцек, заряженный на спуск, ускорился, но Настя его остановила.
– Что-то не так! Совсем не так! – сказала она, еще сама не умея объяснить возникшее у нее чувство неправильности происходящего.
– Да что не так? Наших атакуют!
– Кто?
– Ну пусть будут прозрачники. Беркут же сказал…
– Ой, какая же я дура! Во-первых, никто не стал бы бить очередями по прозрачникам. Алена их просто бы прогнала. В крайнем случае хватило бы одного выстрела. Но главное, Беркут ничего не говорил.
– Как? Мы же слышали!
– Скалы здесь создают помехи, сквозь треск едва слова разберешь. А тут все четко и внятно. Зато я Алену не слышала. Она обязательно бы сообщила о любом нападении. Или Инезу бы попросила. Или Алекса. Я и сейчас ни до кого не могу докричаться.
Войцек не был тугодумом, хотя порой им казался. Сказанного ему вполне достало, чтобы сообразить, в чем дело.
