Алла не обижалась. Ей стоило неимоверных усилий написать простенький пейзаж или натюрморт – ни на что другое она и не замахивалась. Правду сказать, умения отображать мир кистью и красками Всевышний ей отмерил самую капельку, так, чтобы держаться на плаву. Для компьютерного дизайна – не бог весть какого – навыков хватало. Фантазия бедненькая, зато технические приемы хоть куда. С ее математическим складом ума программы осваивать было проще простого. А когда дело касалось выдумки, оригинальных, смелых идей, приходил на помощь муж.
Трагедия Николая заключалась в том, что его способности раскрылись в полную силу уже в процессе учебы. Ему в художественную академию следовало поступать, а не в полиграфический, брать уроки у мэтров, ездить за границу. За компьютером он скучал, чах и терял интерес к жизни. Как только удавалось выкроить время для творчества, он с упоением писал лирические пейзажи, прелестные жанровые сценки. Продать картины удавалось от случая к случаю. О выставке они с Аллой даже мечтать перестали: ходить с протянутой рукой, обивать пороги потенциальных спонсоров, клянчить и канючить было не в характере Казаринова, Алла и подавно не отличалась предприимчивостью.
Досадно, но самые чудесные, яркие полотна Николай написал в период увлечения Магдой. Именно они продались за хорошую цену. Однако вместо радости художник испытал горечь и опустошение – еще одна частичка Магды покинула его, ушла к другим.
Алла страдала молча, скрывая от всех жгучую жажду быть если не обожаемой женой, то хотя бы музой художника. Должно же ей перепасть в жизни сколько-нибудь счастья! А где оно? Внешность у нее самая заурядная, способности средненькие, денег в обрез, горячо любимый муж сохнет по ее бывшей подруге, попивает, того и гляди сорвется, уйдет в запой. Вдохновение является к нему в образе бледнолицей черноволосой бабенки, одетой в попугайские платья. Сплошная дурь и безвкусица! А Коля млеет, дышать боится при виде этой распутной и жестокой сучки. Магда все вокруг себя губит, как ядовитое дерево, испускающее отравленные соки.
– Она дрянь, дрянь! – рыдала Казаринова, зарывшись в подушку. – Дрянь! Она нарочно дразнит его, водит, как собачку на поводке. Какой же ты слепец, Коля! Она сделала тебя алкоголиком, украла твой талант. Ты же пишешь, только когда думаешь о ней! А ей до тебя нет дела… Живет, как сыр в масле катается, мужа себе богатенького нашла. Своих денег ей мало! Не хватает. Хоть бы ради приличия спросила, чем помочь. Ван Гогом тебя называет! Придумала! Хочет, чтобы ты так же спился и с катушек съехал!
Умом Аллу бог, как она считала, не обделил. Только достойного применения ее уму не было. Она из кожи вон лезла, чтобы обеспечить Коленьке возможность целиком отдаться живописи, а он вынужден зарабатывать себе и ей на хлеб дизайном этикеток и рекламных проспектов. Ее ум не выдержал испытания жизнью, даже он оказался с изъяном.
Приезжая домой затемно с пакетом купленных по дороге продуктов, Алла вставала к плите готовить ужин. Жарила, варила, запекала, потом звонила мужу в мастерскую. Через полчаса он, недовольный, поднимался в квартиру и садился за стол. Ел торопливо, неряшливо, роняя кусочки на выстиранную и выглаженную скатерть. Говорил о деградации вкусов, придирчивости заказчиков и их жадности.
– Совсем оборзели! Хотят, чтобы все на них даром спину гнули!
Алла молча вздыхала. Ее сердце обливалось кровью. Коле бы за мольбертом стоять, творить шедевры! А он вынужден тратить драгоценное время на всякую ерунду, размениваться на мелочи, угождать новоявленным буржуа, профанам и невеждам. Почему жизнь так устроена? Магда Левашова – бездарная пустышка – купается в роскоши, тогда как гениальный художник перебивается на гроши.
Казариновы не бедствовали, но и не могли позволить себе ничего лишнего. Едва рассчитавшись с долгами за компьютер, влезли в кредит. Аренда помещения под мастерскую забирала большую часть дохода, ремонт квартиры обошелся недешево, спальный гарнитур влетел в копеечку. Алла надеялась, что роскошное ложе придаст остроты пресным супружеским ласкам.
– Ты бы лучше гардероб себе обновила, – бросил Николай, когда она с гордостью показала ему широченную кровать, застеленную розовым покрывалом с оборками и бантиками. – И что за мещанство это твое покрывало? Ты же вроде художник.
Слово «вроде» обожгло Аллу, как отвешенная наотмашь пощечина. Небось Магде он бы не посмел сказать ничего такого!
– У других кровать леопардовыми шкурами покрыта, да? – со слезами в голосе выпалила она. – Извини, мы на шкуры пока не заработали!
– Ты чего? – не понял Николай.
«Спал он с Магдой или не спал? Какая она в постели?» – эти мысли мучили Аллу, лишали сна. От переживаний она заболела: желудок ныл, что бы она ни съела, к горлу подкатывала тошнота.
– Ты, часом, не беременна? – спрашивали коллеги.
Казаринова вспыхивала, неловко отшучивалась. Больше всего она боялась критических замечаний супруга, но тот в упор не видел ее истощенной фигуры и нездорового цвета лица. «Он не обращает на меня внимания! – с ужасом осознала Алла. – Ему все равно, как я выгляжу, – толстая я или худая, накрашенная или нет, с прической или без. Он думает только о ней, о Магде!»
– Будь ты проклята! Проклята… – шептала она, закрывшись в ванной и давясь слезами. – Чтоб тебе пусто было, разлучница…
И хотя Казариновы жили вместе, а Магда, скорее всего, перестала о них даже вспоминать, это ничего не изменило. Она давно разлучила Коленьку со всеми женщинами, в том числе и с Аллой. Она взяла его за руку и увела в свою страну зеленых туманов… Насовсем. Навсегда, навеки!
Алла села на строгую диету – из экономии. Посещать платных врачей и покупать новые лекарства оказалось накладно. Цены кусались, а надо было выплачивать кредит. Им с Колей даже старенькую машину пришлось поставить на прикол: не хватало денег на бензин.
Встреча с женщиной-адвокатом разбередила старые раны, разворошила прошлое.
В тот же вечер за ужином Алла, как бы между прочим, спросила у Николая:
– Ты давно виделся с Магдой?
И по его замешательству, по тому, как он поперхнулся и закашлялся, отложил вилку в сторону и перестал есть, поняла: он сейчас солжет.
– Конечно, давно. Почему ты спрашиваешь?
– Так, интересно…
Зря она заговорила о Магде. Муж побледнел, ушел в себя. Еда больше не лезла ему в горло. Он встал из-за стола и даже не поблагодарил ее, как обычно.
– Ты куда?
– Пойду еще поработаю. Много заказов.
Утром Алла обнаружила, что Николай так и не ложился – всю ночь провел в мастерской. Она спустилась вниз, постучала. Художник открыл дверь – хмурый, небритый, с набрякшими веками.
– Чего тебе? Я занят…
* * *
По бокам дороги на оттаявшей земле виднелась бурая травка. Глебов и Астра оставили машину и пошли к усадьбе пешком, через каменный мостик при въезде. Дождь перестал. Сквозь пелену туч проглядывало тусклое солнце, в его свете все мягко серебрилось, мерцало.
