Скрип саней и приглушенный цокот копыт убаюкивал, Маша прислонилась к одному из шуршащих мешков, начала дремать, ей было тепло… Ей снилась привениха в убежище дикушек, она наступала на нее, сердилась и повторяла: «Почему ты вечно убегаешь от мамы с папой, из моего замка, от тетки Марьи, чего тебе дома не сидится?» Маша твердила ей, что это получается без ее особого желания, на самом деле она очень скучает по дому, ни разу не уходила по собственной воле, но тетка не слушала ее, кричала все громче: «Куда ты бежишь? Совести у тебя нет, дома надо подвиги совершать, а не в чужих краях!» Потом ее крик превратился в ужасающий рев, она начала расти, подняла огромные черные лапы…
В этот момент Маша вдруг поняла, что проснулась, и на нее рычит не привениха, а огромный черный медведь, стоящий на задних лапах у ее саней. Она широко распахнула глаза, увидела невероятно длинные кривые зубы, стекающую слюну, вдохнула запах, идущий от мокрой шерсти, и едва не потеряла сознание… Орал возница, лошади бились, грызли удила, вставали на дыбы под рысарями. Только закованный в латы конь Шестипалого, ведомый твердой рукой, попер прямо на медведя. Всадник держал в руке пику, направляя ее в зверя. Когда пика вонзилась в бок медведя, тот взревел с удвоенной яростью, отвлекаясь на нового врага, взмахнул лапами. Удар вскользь пришелся по замершей от ужаса девочке, распоров когтями шубку, куртку и опрокинув ее с саней. Шестипалый закричал, пришпорив коня и надавив на пику, он протащил медведя на ней. В это время кто-то из рысарей, такой же огромный, как медведь, справился наконец с перепуганной насмерть лошадью, подскочил со своей пикой, и они поволокли зверя уже вдвоем. Тут подоспели остальные рысари, но Шестипалый уже повалил зверя, прикончив его несколькими ударами своего огромного меча, выдернутого из ножен за спиной. В пылу схватки никто не подумал о Маше, поэтому, когда она поднялась из сугроба, отплевываясь от снега и кашляя, многие издали удивленный возглас. Девочка, не обращая ни на кого внимания, отряхивалась, она успела щелкнуть пальцами, восстанавливая кожаную куртку – когти зверя прорвали кожу, но лишь слегка царапнули броню из драконьей стали. Шестипалый схватил ее за руку до того, как она восстановила шубку.
– Ты жива! – воскликнул он. – Немедленно, перевязку! После такого удара, такие когти… Что у тебя за броня?
– Просто кожа, – Маша вдруг испугалась, что он заинтересуется драконьей сталью, произведенной в мире балаганщиков. – Простая кожа.
– Но шуба в клочья…
– Я успела прыгнуть, – настаивала Маша. – Когти скользнули по шубе, но не глубже!
– Я думал, она упала, – сказал возница.
– Я был уверен, что она уже у Звезд на горе! – вмешался рысарь.
Шестипалый глянул на шубу, перевел взгляд на Машу, потом проронил:
– Все по местам.
Маша кашлянула и полезла в сани. Ушибленный медвежьей лапой бок здорово болел, даже дышать было трудно, но попросить о помощи девочка не решалась – как бы она объяснила синяк или, не дай бог, сломанное ребро. Скрючившись меж двух мешков, она терпела, стиснув зубы, краем уха прислушиваясь к разговору рысарей, собирающихся взять медвежью тушу с собой.
– Зажарим вечерком…
– После темной недели мясо есть нельзя.
– Тем, кто в пути, можно. Много мы навоюем на овсе да воде. Мы ж не кони.
– Откуда этот медведь взялся? Как из-под земли вырос у последних саней! И прицепился именно к венцесске.
– Это шатун, – сказал Шестипалый. – Я слышал о нем. Людей не задирал пока, только лошадей да коров. Думаю, он в лесу почуял лошадей, а поспел лишь к последним саням, вот и разгадка.
Однако Маша заметила, что возница обернулся и с подозрением посмотрел на нее. Она притворилась спящей, прижимая руку к боку. «Много я так не пропутешествую, мне нужен врач. Хотя бы умшастый ежик, да мы далеко отъехали, пуговки-телепортеры на кофте остались. А что они говорили про шатуна? Может, это тот, в чьей берлоге лежал Мишка. Хоть бы было так! Чур и Злюк говорили, что это лес ежей Листика и Падинки. Как бы их найти?»
Маша не могла придумать ничего лучше, чем приманить моченое яблоко из бочонка тетки Марьи. Она позвала вполголоса, воспользовавшись тем, что возница затянул вслед за остальными заунывную песню про дорогу…
– Листик! Падинка! Помогите мне, я вам гостинчик дам!
Ответа она не дождалась. Тогда девочка достала из кармана куртки припасенные еще дома ножницы и нацарапала на боку яблока «Листику и Падинке». Потом бросила яблоко в сугроб, щелкнув для верности пальцами, попыталась отправить яблоко незнакомым ежам. Без всякой надежды, что получится. И вдруг из-под мешка она услышала громкий шепот:
– Чего продуктами раскидалась? Тута мы.
– Падинка? – неуверенно переспросила Маша.
– Листик. Падинка по дороге бежит, руку ей подай.
Девочка, превозмогая боль, протянула руку. На нее рухнуло что-то горячее и тяжелое, хорошо еще, мягким животиком, а не колючей спинкой. С трудом девочка втащила в сани ежиху. Спрятала ее под полой шубы, с опаской посмотрела на спину возницы, тот сидел ровно, а Шестипалый скакал во главе обоза.
– Куртку расстегни, а под платье я сама заберусь, – шепотом скомандовала ежиха, иголки ее засветились глубоким синим цветом, на кончиках зажглись алые искорки.
– Ой-ой, кто же тебя так… В общем, синяк будет, ребра целы, – через минуту щекотки сказала Падинка. – Больно, видимо. Невтерпеж будет, холод приложи. Мазь бы тебе надо, но мы и так далеко отъехали. Куда направляешься?
– На Теплый берег…
– Ракушку там спроси. Я тебя подлечила маленько, она доделает. Давай гостинчик.
Маша вызвала еще два яблока, одно дала Падинке, другое сунула под мешок Листику.
– Привет передавай Ромашке, Маша. И от нас, и от старого Чура. Мы о тебе уже все наслышаны.
С этими словами ежики спрыгнули с саней.
Боль поутихла, Маше дышать стало легче. Девочка смогла выпрямиться, расслабиться. Вдруг она услышала шепот:
– Маша, Маша, возьми меня…
Подумав, что ежи все-таки принесли лекарство, девочка опустила руку с саней. Но вместо теплого ежика на ладонь ей упало что-то липкое и одновременно холодное и суетящееся, на ощупь напоминающее клубок извивающихся личинок. Взвизгнув, Маша попыталась это сбросить, но оно словно приклеилось. Девочка подняла руку, чтобы взглянуть на то, что поймала – и увидела колобка. Грязно-зелено-коричневый шар казался странно подвижным, будто на его поверхности суетилась тьма-тьмущая мелких насекомых: все они вдруг сложились в толстые губы, которые сказали:
– Ам!
Маша заорала и шмякнула колобком о край саней, но только ушибла руку. Шар – весь, до последней жирной крошки, ускользнул в снег.
От крика девочки возница подпрыгнул на месте, его лошадь поскакала чуть боком. Мужчине пришлось постараться, чтобы успокоить ее. Повернул коня Шестипалый.
