– Осмотритесь… тут, – хрипло и с трудом сказал сержант. Молодой егерь старательно складывал Седой руки на груди, забыв обо всём на свете. – Осмотритесь, парни. Я… с докладом…
Процессия медленно двинулась прочь, к воротам Найт-холла.
И все каким-то удивительным образом забыли о пропавшем командире, первом лейтенанте Роджерсе.
* * *
Лейтенант Роджерс пришёл в себя не сразу, а когда пришёл, то первыми к нему явились раскалывающая голову боль и тошнота.
Сотрясение мозга, скорее всего. Ничего, сейчас встану, подбодрил он себя. Жив, это главное. А сотрясение пройдёт. Бывало и хуже.
Но почему так тихо? Бой что, кончился? А если кончился – почему его не подобрали? Железный закон егерей – своих выносить всегда, при любых обстоятельствах, нипочём не оставляя варварам. А то бывало… находили потом обезглавленные тела товарищей.
Кое-как, шатаясь и хватаясь руками за бок огромного валуна, он поднялся.
– Уилсон! Бек! Престон! Сержант Престон!..
Никто не отозвался.
Лейтенанта мороз продрал по спине. Они что же… все погибли?!
Да нет, нет, чепуха. Не может быть.
– Сержант! Престон!..
Нет ответа.
Лейтенант чертыхнулся. Куда они все подевались? Проклятие, как же голова кружится…
Он побрёл, словно неумелый пловец от одного буя к другому – от ближнего валуна к следующему. Значит, пока он тут валялся, бой закончился? Его отряд вернулся в Найт-холл? Но всё-таки почему же тогда его оставили, бросили?.. Не могу поверить!.. Ох, кое-кто за это поплатится, может, даже и сержантскими лычками, со злостью посулил он сквозь зубы.
Куда Роджерс брёл – он и сам не мог сказать в эти минуты. А потом вдруг под ногами оказался ручеёк, и лейтенант остановился. Дьявольски хотелось пить, а фляга с пояса потерялась, пропала.
Кое-как нагнулся, зачерпнул пригоршней воду. Она была какая-то… какая-то… совершенно необыкновенная, прохладная, но не ломящая зубы, бодрящая, возвращающая силы, и даже несчастная голова лейтенанта перестала так раскалываться.
А когда он разогнулся, с изумлением прислушиваясь к собственным ощущениям, то прямо перед собой увидел старуху.
Жуткую, страшную старуху, что сидела, привалившись спиной к высоченному валуну. Рядом свалены какие-то мешки, тряпки… длинные седые волосы спускаются на грудь, два тяжёлых кольца на концах прядей… худое, морщинистое, резкое лицо, глаза плотно закрыты.
Лейтенант попятился. Эта женщина была из варваров, судя по одежде и вышивкам на ней. Дышала она тяжело и хрипло, на губах пузырьками вздувалась слюна. Скрюченные пальцы скребли каменистую землю.
– Voda… – вдруг услыхал лейтенант.
Он достаточно долго сражался с варварами, чтобы понимать, что это значит.
Старуха была явно при смерти и просила пить.
Трудно сказать, что толкнуло в тот миг первого лейтенанта Роджерса, бравого служаку, верного солдата Её Величества и хорошего командира своих егерей. Может, ему вспомнилась его собственная мама? Его собственная мама, на побывку к которой он собирался, едва закончится их смена в охране острова Святого Эндрю и Найт-холла?
Шатаясь, лейтенант шагнул к женщине. На её коленях валялась пустая кружка знакомого армейского образца, явно трофейная.
Себастьян Роджерс взял кружку и кое-как добрёл до ручейка, что успел ему помочь, и помочь немало. Зачерпнул весело булькавшей водицы, кряхтя, присел на корточки рядом со старухой и поднёс кружку к сухим губам, покрытым струпьями запёкшейся крови.
Старуха жадно глотнула раз, другой, и пальцы её вдруг перестали как безумные царапать неподатливую землю.
– Predslava… – шепнула женщина. И добавила: – Spasibo…
Первого слова лейтенант не понял, но второе – разобрал.
– Н-не за что, – вдруг вырвалось у него. И он вновь поднёс кружку.
Старуха пила долго, а Себастьян её поил – молча и терпеливо. И даже не думал, кем она могла оказаться. Просто поил, раза четыре или даже пять сходив к ручейку (откуда он тут таки взялся?) за водой.
Наконец она вздохнула. Тяжко, очень тяжко, словно опустив наконец неподъёмную ношу, но без облегчения.
Не донесла до конца, вдруг подумалось лейтенанту.
Морщинистые веки поднялись. На Себастьяна в упор глянули белки закаченных глаз, однако сомнений не было – старуха прекрасно его видела.
– Спасибо, kasatik, – прошептали её губы. – Predslava… эх…
Лейтенант потряс головой. Слово «спасибо» было сказано на имперском без акцента, а остального он просто не понял.
Цепкие сухие пальцы вдруг ухватили его за запястье, сжали с неженской силой.
– Спасибо, kasatik, – повторила женщина. – Спасибо, что напоил чужую старуху, ничего не спрашивая, неважно, друг она или враг. За то будет тебе, лейтенант, награда великая. Удача тебе будет, и в семье, и в делах, и в деньгах, и в детях. Как воевать перестанешь, так оно и придёт. А мне ты верь, моё слово верное…
Себастьян Роджерс с изумлением слушал правильную имперскую речь, настоящий столичный выговор. Что за чудо? Кто она такая, эта старушка?..
– Уходи отсюда, внучек. – Старуха поднялась легко, словно молодая. – Напоил ты меня, силу вернул, от чистого сердца помог – ну, и я тебе помогу. Не стану за сестру родную мстить.
«За родную сестру…» – ошеломлённо подумал лейтенант.
– Уходи отсюда, Себастьян Роджерс, сын Джона Филиппа Роджерса, отставного мастер-сержанта, своим умом да храбростью в офицеры выбившийся, – продолжала говорить старуха остолбеневшему лейтенанту, глядя ему прямо в глаза слепыми бельмами. – Уходи. Иначе придётся мне с тебя долг кровью взять, как с твоих егерей, что мою сестру убили. Прямо сейчас уходи, вопросов не задавай, никому ничего не говори, а уходи. На корабль, на броненосец, что в гавани стоит, иди прямо, отчёта никому не давай, на вопросы никому не отвечай. И не оборачивайся. Ну, всё понял, kasatik? Ступай теперь. У меня, – вдруг жутко, мёртво, дико усмехнулась старуха, – тут одно дельце осталось. Совсем небольшое.
Лейтенант Роджерс кивнул. Осторожно поставил рядом с женщиной наполненную до краёв кружку.
– Pei… babushka, – вдруг сказал он, изо всех сил напрягая все свои познания в языке варваров.
С губ старухи сбежала пугающая усмешка, что была б мертвецу впору.
– Спасибо, внучек. А теперь ступай, ступай, как я тебе велела, прямо на корабль иди, да смотри не оглядывайся и ничего с собой не бери! И будет тебе тогда всё так, как я сказала. И любовь, и жена хорошая, и детки славные, здоровые, и в делах удача с прибытком. Ну, иди теперь! Торопись!..
