Лила и Пинучча молчали. Они прекратили свои издевки надо мной, забыли о своих ссорах и, обратившись в слух, внимали Нино, который с юмором рассказывал им о том, как они с Бруно готовятся к экзаменам.
Через некоторое время Пинучча осмелилась вставить несколько слов на смеси диалекта и итальянского. Она сказала, что вода сегодня отличная, но жалко, что не видать продавца кокосов — она бы с удовольствием выпила кокосового молока. Нино, увлеченный своим рассказом, пропустил ее слова мимо ушей, зато Бруно выразил готовность позаботиться о беременной женщине; опасаясь, как бы ребенок не родился с нездоровой страстью к кокосам, он предложил пойти поискать, где их можно купить.
Пинучча оценила его дрожащий от робости, но милый голос, выдававший в нем безобидное существо, и вполголоса, чтобы не мешать остальным, завела с ним беседу.
Лила по-прежнему молчала. Банальности, которыми обменивались Пинучча и Бруно, ее не интересовали, но из нашего с Нино разговора она старалась не пропустить ни слова. Мне это совсем не понравилось, и я несколько раз сказала, что хорошо бы пойти посмотреть на фумаролы. Я надеялась, что Нино меня поддержит, но он как раз только начал развивать тему хаотичности застройки на Искье и, машинально кивнув мне, продолжал говорить. Он вовлек в обсуждение и Бруно, возможно раздосадованный, что тот уделяет слишком много внимания Пинучче. Он обратился к другу, чтобы тот подтвердил, что рядом с домом его родителей возводят совершенно безобразные коробки. Нино нуждался в самовыражении, ему не терпелось поделиться всем, о чем он читал в последнее время, и высказать собственные соображения. Это был его способ приведения в порядок своих мыслей — говорить, говорить, говорить, — но еще и знак того, что он очень одинок. Я с гордостью подумала, что в этом мы с ним похожи: мне тоже хочется, чтобы окружающие убедились в моей образованности, чтобы удивились, как много я знаю и кем могу стать. Но Нино не давал мне вставить ни слова, хоть я и пыталась. Мне оставалось только сидеть и по примеру остальных слушать его, пока Пинучча и Бруно не поднялись и не сказали: «Ладно, мы пойдем пройдемся и поищем продавца кокосов». Я бросила на Лилу выразительный взгляд, надеясь, что она составит им компанию и мы с Нино наконец-то останемся одни, но она и бровью не повела. Пина, поняв, что ей предстоит прогуливаться в обществе вежливого, но малознакомого молодого человека, повернулась ко мне и недовольно произнесла: «Пойдем, Лену, ты вроде тоже хотела пройтись». — «Мы еще не договорили, — ответила я. — Идите, мы вас догоним». Она скривилась, но вместе с Бруно направилась в сторону фумарол; они были одного роста.
Мы продолжали говорить о том, почему Неаполь, Искья и вся Кампанья попали в руки дурных людей, которые старательно прикидываются хорошими. «Мародеры! — воскликнул Нино. — Разрушители, кровососы! Набивают карманы деньгами и даже налогов не платят! Весь строительный бизнес, включая их адвокатов, связан с каморрой, или с монархофашистами, или с христианскими демократами. Послушать их, так бетон им Господь Бог посылает, и сам Господь Бог застраивает этими уродливыми коробками побережье и холмы». Впрочем, утверждать, что «мы продолжали говорить», было бы большим преувеличением, потому что солировал Нино. Мне лишь пару раз удалось вставить несколько слов о фактах, вычитанных в журнале «Кронаке меридионали». Лила и вовсе всего однажды рискнула вмешаться в беседу: Нино, перечисляя всевозможных негодяев и мошенников, включил в список и торгашей, и тогда она задала ему вопрос.
— Кто такие торгаши? — спросила она.
Нино замолчал на полуслове и с удивлением на нее посмотрел.
— Владельцы магазинов.
— А почему ты называешь их торгашами?
— Все так говорят.
— Но мой муж тоже владеет магазином.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Я не обижаюсь.
— Вы платите налоги?
— Я впервые о них слышу.
— Правда?
— Да.
— Налоги имеют огромное значение для планирования экономической жизни общества.
— Ну, раз ты так говоришь…. Ты помнишь Паскуале Пелузо?
— Нет.
— Он рабочий-строитель. Не будь цемента, он лишится работы.
— Ах вот как.
— Но он коммунист. Как и отец. Его обвинили в убийстве моего свекра, который сколотил состояние, потому что торговал на черном рынке и занимался ростовщичеством. Паскуале характером весь в отца, со всеми всегда спорит, даже со своими товарищами, такими же коммунистами. И вот, хотя мой муж унаследовал деньги моего свекра, мы с Паскуале продолжаем дружить.
— Я не понял, к чему ты клонишь.
Лила насмешливо улыбнулась.
— Я и сама не понимаю. Думала, вас двоих послушаю, хоть в чем-нибудь разберусь.
Это был единственный раз, когда она открыла рот. Вопреки обыкновению, она говорила без всякой злобы, очень спокойно, словно и вправду хотела, чтобы мы помогли ей распутать тот сложный клубок, в который сплелась жизнь нашего квартала. Изъяснялась она на диалекте, как будто скромно напоминала нам: я не пользуюсь никакими трюками, я такая, какая есть. Рассказывая о самых разных вещах, она просто называла их, не стараясь, опять-таки вопреки обыкновению, подвести под них какую-либо общую основу. Справедливости ради следует добавить, что раньше ни она, ни я никогда не слышали, чтобы слово «торгаш» произносили с таким презрением. Точно так же ни она, ни я никогда не слышали ни о каких налогах — наши родители, друзья, мужья и другие родственники жили так, словно никаких налогов не существовало, а в школе тщательно избегали всего, что хотя бы косвенно касалось политики. Каким-то образом Лиле удалось разрушить все волнующее очарование этого дня. После ее вмешательства Нино попытался было вернуться к прежней теме, но его запал угас, и он опять начал шутить по поводу их совместного с Бруно проживания, дескать, они питаются исключительно яичницей с колбасой и пьют слишком много вина. Мне показалось, его немного смутили собственные откровения, и он испытал явное облегчение, когда завидел возвращавшихся Пинуччу и Бруно. Волосы у них были мокрые, видимо, они только что искупались, и оба грызли кокосы.
— Отлично прогулялись! — воскликнула Пина, но посмотрела на нас с Лилой таким взглядом, что в нем ясно читалось: ах вы мерзавки, сплавили меня куда подальше, да еще навязали мне бог знает кого.
Мы начали прощаться, и я немного проводила ребят по пляжу, чтобы лишний раз подчеркнуть: это мои друзья и приходили они ко мне.
— Бедняжка Лина, она совсем запуталась, — грустно сказал Нино.
Я кивнула, и мы расстались. Потом я зашла по колено в воду и немного постояла так, чтобы успокоиться.
Домой мы с Пинуччей возвращались в приподнятом настроении, а вот Лила выглядела задумчивой. Пина рассказала Нунции о том, что у нас были гости, и неожиданно принялась нахваливать Бруно, который не пожелал мириться с тем, что ее малыш родится, не отведав кокоса. Хоть он и студент, говорила она, но совсем не занудный; похоже, ему все равно, в чем ходить, но она заметила, что вещи на нем — плавки, рубашка и сандалии — совсем не дешевые. Ее чрезвычайно удивило, что можно быть богатым, занимаясь не тем, чем занимаются ее брат, муж и братья Солара, а чем-то другим. Она завершила свой рассказ репликой, которая неприятно меня кольнула: «На пляже мы зашли в бар, и он купил мне все, что я хотела, и даже глазом не моргнул».
