— И что тебе в этом понравилось? — спросил Нино.
— Ну, я не уверена, что мне понравилось…
— Но показалось любопытным?
— Скорее заставило задуматься. Что он имел в виду, когда говорил, что в жизни еще больше жизни, если ты ничего не видишь, не слышишь и не говоришь?
— Может, это просто прием?
— Нет, не прием. Эта мысль порождает тысячу других мыслей, какой же это прием?
Нино не ответил. Он молча изучал обложку книги, как будто пытался извлечь из нее скрытый смысл.
— Ты ее дочитала?
— Да.
— Можешь мне дать?
Этот его вопрос расстроил меня чуть ли не до слез. Я помнила утверждения Нино, что он почти не читает художественную литературу. Потому-то я предложила Лиле Беккета — чтобы у нее не возникало искушения обсуждать прочитанное с Нино. Но она все же вовлекла его в этот разговор, а он не только внимательно ее выслушал, но и попросил дать ему книгу.
— Это книга профессора Галиани, она дала ее мне, — не выдержала я.
— Ты ее уже прочитала? — спросил Нино.
Пришлось сознаться, что нет, но я тут же добавила:
— Как раз хотела сегодня вечером начать.
— Тогда, может, дашь, когда сама прочитаешь?
— Пожалуйста, возьми сейчас, — предложила я. — Раз тебе интересно.
Нино поблагодарил меня, стряхнул с обложки присохшего комара и сказал, обращаясь к Лиле:
— Сегодня вечером прочту, а завтра обсудим.
— Завтра вряд ли. Завтра мы не увидимся.
— Почему?
— Мой муж приезжает.
— Ах вот как.
Он огорчился — или мне так показалось? Я все ждала, что он спросит меня, когда мы с ним увидимся. Но вместо этого он вдруг сказал: «Вообще-то завтра я тоже не могу. Приезжают родители Бруно, так что мне придется ночевать в Барано. Вернусь в понедельник».
В Барано? До понедельника? Я надеялась, что он позовет меня на пляж Маронти, но он целиком ушел в какие-то свои мысли. Может быть, думал о Дэне Руни, которому было мало, что он слепой, и хотелось стать еще глухонемым? Он ни о чем меня не попросил.
49
По дороге домой я сказала Лиле:
— Если я даю тебе книжку, тем более чужую, не бери ее на пляж. Неудобно будет возвращать ее профессору Галиани всю в песке.
— Прости, — ласково сказала она и поцеловала меня в щеку. И забрала у нас с Пинуччей сумки — очевидно, чтобы загладить свою вину.
Я немного повеселела. Мне подумалось, что Нино не просто так сказал, что будет в Барано, — он ставил меня в известность. Я решила, что обязательно завтра туда схожу. Что поделать, если у него такой характер: его все время надо подталкивать. Вот встану пораньше и отправлюсь. Пинучча по-прежнему дулась. Обычно она легко впадала в раздражение, но быстро отходила, особенно теперь, во время беременности, не только округлившей ее фигуру, но и сгладившей некоторые черты ее характера. Но сейчас она почему-то не спешила вернуться в благодушное настроение.
— Тебя чем-то обидел Бруно? — спросила я.
— Нет.
— А что случилось?
— Ничего.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Нормально. Сама не знаю, что со мной.
— Иди переоденься. Скоро Рино приедет.
— Сейчас.
Но она продолжала сидеть во влажном купальнике, рассеянно листая журнал с фотороманом. Мы с Лилой переоделись. Лила принарядилась как на праздник, а Пинучча так и не пошевелилась. Даже Нунция, которая молча накрывала на стол, не выдержала и мягко спросила: «Пина, что с тобой? Надо одеться, милая». Ответа она не дождалась. Лишь когда за окном послышался шум мотороллеров и раздались голоса Стефано и Рино, Пина вскочила с места и убежала к себе в комнату, крикнув на ходу: «Не пускайте их ко мне, пожалуйста».
Вечер прошел необычно, в том числе и для мужчин. Стефано, привыкший к постоянным стычкам с Лилой, вдруг увидел ласковую и нежную жену, охотно подставляющую ему губы для поцелуев, не демонстрируя ни малейшего недовольства, зато Рино, которого Пинучча, в период беременности особенно кокетливая, всегда встречала с нескрываемой радостью, обнаружил, что жена не только не вышла к нему на крыльцо, но и вовсе заперлась у себя в комнате; когда он сам к ней вошел, чтобы наконец ее обнять, то не мог не заметить, что она улыбается ему через силу. Но и это было еще не все. После нескольких бокалов вина мужчины, как водилось, начали делать женам прозрачные намеки; Лила весело расхохоталась, а Пинучча, которой Рино что-то прошептал на ухо, резко отстранилась и на литературном итальянском прошипела: «Прекрати, хам!»
— Что ты сказала? Я хам? — возмутился Рино.
Пинучча сдерживалась пару минут, но вот у нее задрожали губы, она кинулась в свою комнату и закрылась.
— Это все из-за беременности, — сказала Нунция. — Придется тебе немного потерпеть.
Рино доел свой ужин, фыркнул и ушел к жене. Больше он весь вечер не показывался.
Лила и Стефано решили прокатиться на мотороллере, полюбоваться вечерним морем. Они уехали, обмениваясь веселыми шутками и поцелуями. Я убрала со стола, как всегда, препираясь с Нунцией, которая не хотела, чтобы я перетруждалась. Она рассказала мне, как познакомилась с Фернандо и влюбилась в него. Потом она вдруг произнесла фразу, которая надолго осталась у меня в памяти: «Можно всю жизнь любить человека, но так и не узнать, какой он на самом деле». Фернандо вел себя по-разному, бывал то добрым, то несносным, а она то любила его, то ненавидела. «Волноваться не о чем, — заключила она. — Пинучча сейчас не в себе, но это пройдет. Помнишь, какой Лина вернулась из свадебного путешествия? А посмотри на нее теперь! Это и есть жизнь — то драка, то поцелуи».
Я пошла к себе в комнату и села дочитывать Шабо, но мыслями вновь и вновь возвращалась к тому, с каким вниманием Нино слушал рассказ Лилы о Руни. В конце концов у меня напрочь пропало желание разбираться в теории государственности. А и правда, думала я, до чего же трудно понять, кто же такой Нино. Вроде бы он не интересуется литературой, но вот Лила чисто случайно прочитала сборник пьес и отпустила на этот счет пару глупых замечаний, и ему уже не терпится ознакомиться с этими пьесами. Я потянулась к стопке книг, намереваясь достать еще одну художественную, но не нашла ее. Тут я заметила, что одной книжки не хватает. Как же так? Профессор Галиани дала мне шесть книг. Одну взял Нино, еще одну я читала, а на мраморном подоконнике лежало еще три. Где же шестая?
Я обыскала всю комнату, заглянула даже под кровать. Пока я ее искала, вспомнила, что шестая книга была про Хиросиму. Я разозлилась. Видимо, пока я умывалась, Лила пришла и без спросу ее взяла. Но зачем? Неужели после стольких лет, потраченных на пошив обуви, любовь, жениха, колбасные лавки и сделки с братьями Солара, она захотела снова стать той, кем была в начальной школе? Одно подтверждение тому, что это так и есть, у меня уже было: наше пари. Независимо от его исхода оно выдавало ее желание учиться. Но разве она ему последовала? Разве что-нибудь ради этого предприняла? Нет. Неужели недели на пляже, проведенной в разговорах с Нино, оказалось достаточно, чтобы это желание вспыхнуло в ней с новой силой, возможно, подогреваемое еще одним — доказать всему миру, что умнее ее никого нет? Может, она только поэтому так расхваливала учительницу Оливьеро? Неужели она все-таки согласилась с тем, что думать о высоких материях важнее, чем заботиться о приземленных вещах? Я тихонько, на цыпочках, вышла из комнаты, стараясь, чтобы не заскрипела дверь.
